Юрий Тынянов - Поэтика

и Ср. эту аналогию в предисл. Тынянова к сб. "Русская проза" (стр. 10).

Отыскиваются следы аналогичного использования и другой лингвистической работы - книги Яна Розвадовского "Словообразование и значение слова" (Гейдельберг, 1904; немецкий конспект сохранился в бумагах Тынянова, АК) - в частности, его идеи расчленяющей апперцепции, создающей в языке как все более дифференцированные понятия, так и все более широкие родовые. Для Тынянова особенно важной здесь была мысль о том, что эти процессы совершаются путем включения некоторых элементов из старого представления (J. Roswadowski. Wortbildung und Wortbedeutung. Heidelberg, 1904. S. 87-92).

Обращение Тынянова к лингвистике диктовалось нуждами методологии литературоведения. Представляется важным отметить, что часто подчеркиваемый разными авторами историзм Тынянова носил ярко выраженный теоретический характер. Не будет преувеличением сказать, что Тынянов подошел к тому пересмотру самих эпистемологических принципов изучения литературы, который, как показало время, осуществляется в форме длительного процесса и еще далек от завершения, а в области истории литературы по ряду причин протекает особенно сложно. История литературы представала как научная задача лишь при условии четкого теоретического осознания того, что отбирается для описания и как описывается, - и именно эти два предваряющих вопроса стали центральными в статьях о литературном факте и об эволюции. Предмет описания не явлен исследователю непосредственно - как сумма текстов и имен, заданных культурной традицией, но должен быть вычленен из общего культурного потока в виде специфического объекта. (Иначе говоря, предмет анализа историка литературы должен быть расподоблен с той литературой, которая предстает восприятию читателя.) История литературы, построенная на основе теории литературной эволюции, претендовала заменить и традиционный каталог персоналий и шедевров ("история генералов"), и компендиум фактов, относящихся к области индивидуального генезиса (см. прим. 1), или сравнительно-исторических параллелей. Теория литературной эволюции мыслилась, таким образом, как некоторый метаязык.

Интерес к проблеме эволюции - теории исторического развития в 20-х годах был общим для ряда русских ученых. Напомним, что Е. Д. Поливанов, разрабатывавший учение о фонетической эволюции, относил теорию фонетических конвергенций (см. прим. 21) "к лингвистической историологии (если применить к лингвистике термин профессора Кареева "историология" - т. е. учение о факторах исторического процесса, в данном случае о факторах исторических изменений в языке)" (Е. Д. Поливанов. Фонетические конвергенции. - "Вопросы языкознания", 1957, № 3, стр. 77). Знаменательной параллелью к сведениям о тыняновском замысле книги "Эволюция литературы" представляется указание на то, что Поливанов "неоднократно говорил о существовании рукописи под названием "Теория эволюции языка"" (Е. Д. Поливанов. Статьи по общему языкознанию. М., 1968, стр. 318; см. там же предположение о судьбе рукописи), первоначальным и кратким вариантом которой была, возможно, небольшая книга "Понятие эволюции в языке", изданная в 1923 г. (на узбекском яз.). "Ни у одного поколения не было такого интереса к превращениям и изменчивости - эволюции, - писал Тынянов Шкловскому в начале 1928 г. - В тургеневское время и не думалось так, а почему мы это чувствуем? Верно, потому, что сами меняемся и мозг расширяется" (ЦГАЛИ, ф. 562, оп. 1, ед. хр. 723).

В период затухания методологических дискуссий в конце 20-х годов вопросы, поставленные Тыняновым, не получили дальнейшей разработки; положения, которые были изложены в ст. "О литературной эволюции", а затем развиты в тезисах 1928 г., не нашли применения и в последующем научном творчестве Тынянова.

Любая методология вынуждена устанавливать критерии корректности постановки научной проблемы. Как очевидно из статьи, неизбежность проблемы соотношения литературы и внелитературных рядов была ясна Тынянову к, и вопрос заключался в том, какому этапу изучения должна быть предложена эта задача как доступная собственно научному решению. Тыняновым утверждалась не относительная ценность исследования литературы как системы, с одной стороны, и роли "главных социальных факторов", с другой, а определялись методологические границы и постулировалась иерархия филологической мысли. В пунктах 10-12 и 15 статьи была намечена принципиально важная последовательность аналитического рассмотрения: от системы произведения к определению ее места в "большой" системе целого литературного ряда и затем выяснению соотнесенности с внелитературными социальными рядами. Но эта последняя задача в свою очередь подлежит расчленению. Социальная функция литературы понималась Тыняновым как сложная, многосоставная соотнесенность, изучение которой требует восхождения от "ближайших" социальных явлений, более прямо связанных с литературой (прежде всего жанры и стили нехудожественной речи), к "дальнейшим". В этой расчлененности и заключалось условие корректности постановки проблемы - центральной в теоретических спорах 20-х гг. Ср. о соотношении поэтики и социологии в указ. (стр. 521) статье Винокура, а также у Сакулина, пытавшегося снять противоположность формального и социологического подходов, прикрепляя их в своей методологической схеме к следующим непосредственно друг за другом этапам изучения: первому - имманентному, второму - каузальному ("Социологический метод в литературоведении". М., 1925). Особый интерес представляет постановка вопроса об активной социально-культурной роли литературы - ее экспансии в быт (пункт 14); этот вопрос, затронутый в ст. о Блоке, а затем в "Литературном факте", снова обсуждался в последней теоретической работе Тынянова "О пародии" (особ. разд. 3-4).

к Ср. в воспоминаниях Л. Я. Гинзбург: "Среди старых моих бумаг сохранилась запись: "Ю. Н. на днях говорил со мной о необходимости социологии литературы..." Датирована эта запись началом июля 1926 года" (ТЖЗЛ, стр. 92).

1 Различение эволюции и генезиса чрезвычайно существенно для Тынянова и его единомышленников. См. статьи "Тютчев и Гейне", ""Аргивяне", неизданная трагедия Кюхельбекера" и прим. к ним. В свете тех идей о литературной эволюции, к которым Тынянов пришел после 1925 г., различение эволюции и генезиса в его ранних работах представляется шагом в направлении к системному пониманию диахронии. Тынянов первоначально предполагал изложить проблему подробнее. Об этом говорят следующие пункты одного из планов статьи: "1. Каузальность и генезис. 2. Кондициональность и эволюция. 3. Генезис - изучение индивидуальной изменчивости. 4. Учение об изменениях ряда" (АК). Ср. в письме Тынянова к Шкловскому от сентября - нач. октября 1928 г.: "Книжка твоя "Матерьял и стиль в романе Льва Толстого "Война и мир" доставила мне радость. Основная мысль (перерастание, несовпадение генезиса с функцией) ни у кого и нигде так наглядно не выходила - можно щупать руками. Литература получается сплошь процессом. Это несовпадение при честном исследовании натягивает нос Переверзеву на его же материале" (ЦГАЛИ). Ср. сходную оценку Эйхенбаума в письме к Шкловскому от 16 сентября 1928 г.: "Есть беспорядок, есть места усталые, но есть и много замечательного такого, что не может быть нигде и ни у кого кроме тебя. Главное - показать во всей остроте генезис и разницу между ним и историей - удалось очень и должно поразить в самое сердце. Осознание этой разницы дает право на смелость, которой лишены Переверзевы [...]" (ЦГАЛИ). Эйхенбаум, выдвигая проблему литературного быта, высказывался за "включение в эволюционно-теоретическую систему, как она была выработана в последние годы, фактов генезиса [...]" ("Мой временник", стр. 50-53). Ср. также: Т. Гриц, В. Тренин, М. Никитин. Указ. соч., стр. 10.