неизвестен Автор - История русской литературы в четырех томах (Том 3)

Однако прозрение "высших законов", т. е. понимание "общей жизни" и подчинение ей личной воли, - дар, обретаемый ценою огромных душевных затрат, - ощущается "слабыми" душами (я "безучастной силой") как недозволенное отступление от общепринятой нормы. "...Труднее найти другой пример в истории, где бы цель, которую поставило себе историческое лицо, была бы так совершенно достигнута, как та цель, к достижению которой была направлена вся деятельность Кутузова в 12-м году" (12, 183). И между тем: "В 12-м и 13-м годах, - подчеркивает Толстой, - Кутузова прямо обвиняли за ошибки. Государь был недоволен им <...> Такова <...> судьба тех редких, всегда одиноких людей, которые постигая волю Провидения, подчиняют ей свою личную волю. Ненависть и презрение толпы наказывают этих людей за прозрение высших законов" (12, 182-183).

Спор Толстого в трактовке исторической роли Кутузова почти со всею русской и европейской историографией был очень резким по своему характеру. Такие ситуации в толстовских полемиках бывали но раз. Так, например, ожесточенная борьба возникла между писателем и официальной церковью в 80-90-е гг. Результатом активного и напряженного изучения Толстым богословской литературы и учения церкви явилось признание в Христе земной личности, олицетворявшей наивысший идеал "общей жизни", и "внутреннего человека" во всей его чистоте и силе. Официальная церковь являлась, по мнению Толстого, собирательным "внешним человеком", искажавшим учение Христа и строившим утилитарное царство бездуховности на крови "внутреннего человека", прозревшего высшие нравственные законы.

В эпилоге романа Пьер показан активным участником декабристского движения. Выстраданное и обретенное им понимание привело героя к той практической деятельности, целесообразность которой Толстым решительно отвергалась при всем безусловном оправдании писателем идейно-нравственных устремлений декабристов.

Декабристы всегда воспринимались Толстым как люди, "которые были готовы страдать и страдали сами (не заставляя никого страдать) ради верности тому, что они признавали правдой" (36, 228). Их личности и судьбы, по мнению писателя, могли в огромной степени способствовать воспитанию "просто людей", столь резко противопоставленных Толстым в начале 60-х гг. "людям прогресса" - мертворожденным плодам либеральной программы общественного образования. В неоднократных возвращениях писателя к замыслу романа о декабристах, так и оставшемуся незавершенным, очевидно его стремление разрешить противоречие между нравственно оправданной целью и неприемлемым для Толстого политическим характером, совместившимися в историческом "явлении" декабризма.

Источником внутренних побуждений деятельности Пьера в эпилоге является идея истинного "общего блага". Николаем Ростовым эта идея теоретически отрицается. Однако в повседневной жизни его практическая и этическая ориентация на "мужика" постоянно возрастает. "Здравый смысл посредственности" Ростова в единении с духовностью Марьи Болконской намечает в романе ту линию, которая станет центральной в творчестве Толстого 70-х гг.

Самоопределение писателя на позициях патриархального крестьянского демократизма устранит "посредственность" героя, снимет иллюзию социальной гармонии и обусловит рождение Константина Левина, одного из самых "автобиографических" героев Толстого.

5

Утверждая в кризисный для России период 60-х гг. приоритет свода нравственных правил над сводом "убеждений и идей", "знания сердечного" над "знанием разумным", Толстой стремился к одному - показать действенность нравственного чувства, его самосозидательную силу, способность противостояния общественной патологии во всех се сферах. Возвращение писателя па грани 60-70-х гг. к педагогическим проблемам, создание "Азбуки" (1871-1872), обработка былинных сюжетов, обращение к эпохе Петра I [16] связуются одной и той же целью - отыскать источники нравственного противостояния разрушающим силам буржуазного утилитаризма.

70-е гг., обнажившие все противоречия пореформенной действительности, по-новому поставили перед русским общественно-литературным сознанием (от консервативною и либерального до демократического) вопрос об исторических судьбах России. Ощущение трагизма русской жизни, "всеобщего обособления", "беспорядка", "химического разложения" (термины Достоевского) определило в этот период идейно-художественные искания Щедрина и Некрасова, Толстого и Достоевского и существенным образом сказалось на философской и стилевой структуре русского романа, повести и поэтических жанров в целом.

Обращение к нравственным возможностям личности, анализ противоречий социально-исторических прежде всего через "вскрытие" нравственно-психологических коллизий человеческого сознания, обреченного отстаивать себя "в хаосе понятий", сближали Толстого с Достоевским. Но только сближали. Конкретное решение вопроса о возможностях и путях человеческого единения у Толстого и Достоевского во многом различно. Корни этого различия - в неодинаковом понимании писателями сущности человеческой природы и в их различном отношении к церкви, в неприятии ее Толстым и в апелляции к ней (при всех оговорках) Достоевского.

Социально-психологическая конкретизация этического идеала Толстого, совершавшаяся в 70-е гг., сопровождалась тяжелейшими кризисами. Путь от "Войны и мира" к "Исповеди", закончившийся самоопределением Толстого на позициях патриархально-крестьянского демократизма, знаменовал собою нарастающее внутреннее неприятие буржуазных устремлений пореформенной России. Однако полная и исключительная ориентация Толстого на этические ценности народно-крестьянского сознания, отсутствие конкретно-исторического анализа переходного характера эпохи обусловили противоречивость позиции писателя и его нравственно-философского учения 80-90-х гг., вскрытую в известных статьях В. И. Ленина о Толстом.

Острейший кризис во всех сферах общественной и частной жизни следствие активного вторжения буржуазных форм общежития - сопровождался очевидным (и страшным для Толстого) процессом "омертвления" личности. Вопрос стоял уже не о большей или меньшей интенсивности "жизни души". Ее угасание, с таким страстным чувством протеста описанное в "Люцерне" на материале "итогов" западного прогресса, совершалось в России столь стремительно, что ставило под известное сомнение исходную идею Толстого о человеческом единении. Воздействие на текущую действительность, по мысли Толстого, и заключалось прежде всего в том, чтобы остановить процесс "угасания" души, вскрыть подспудную жизнедеятельную силу, живущую в любом человеке. Одному из центральных вопросов русской пореформенной романистики - вопросу о значении прав личности Толстой (как и Достоевский) противопоставляет вопрос о возможностях личности.