Геннадий Вдовин - Заслужить лицо. Этюды о русской живописи XVIII века

И у Чехова набор все тот же… Ну, вот «Петров день» с традиционным набором — охота, заяц, ревность, обманутый муж, векселя, любовник под кроватью и пр., пр., пр. Вот и «В Москве на Трубной площади», где, как известно, «сидит заяц и с горя солому жует», где «заяц, ежели его бить, спички может зажигать <���…> Возьмет в рот спичку и — чирк! Животное то же, что и человек. Человек от битья умней бывает, так и тварь». Тут и «Драма на охоте», где исходная точка разрушения — «зала»: «Представьте вы себе самый маленький в мире зал с некрашеными деревянными стенами. Стены увешаны олеографиями „Нивы“, фотографиями в раковинных, или, как они у нас называются, ракушковых рамочках и аттестатами <���…> Один аттестат — благодарность какого-то барона за долголетнюю службу, остальные — лошадиные… Кое-где по стенам вьется плющ… В углу перед маленьким образом тихо теплится и слабо отражается в серебряной оправе синий огонек. У стен жмутся стулья, по-видимому, недавно купленные… Куплено много лишних, но и их поставили: девать некуда… Тут же теснятся кресла с диваном в белоснежных чехлах с оборками и кружевами и круглый лакированный стол. На диване дремлет ручной заяц… Уютно, чистенько и тепло… На всем заметно присутствие женщины. Даже этажерочка с книгами глядит как-то невинно, по-женски, словно ей так и хочется сказать, что на ней нет ничего, кроме слабеньких романов и смирных стихов… Прелесть таких уютных, теплых комнаток чувствуется не так весною, как осенью, когда ищешь приюта от холода, сырости…» Так и в обычнейшем, как кажется, письме А. С. Суворину от 25 февраля 1895 г. из Мелихова, где «между прочим» в кабинет вбегает мать писателя: «„Заяц перед моим окном!“ Пошел посмотреть, в самом деле, на сажень от окна сидит большой заяц и размышляет о чем-то; посидел и спокойно поскакал по саду…»; а далее — и диагноз: «мерцающая скотома», и жениться «не прочь, хотя бы на рябой вдове», и смерть Н. С. Лескова, и приговор Ницше: «…с таким философом <���…> я хотел бы встретиться где-нибудь в вагоне или на пароходе и проговорить с ним целую ночь. Философию его, впрочем, я считаю недолговечной. Она не столь убедительна, сколь бравурна» (подробнее о посконной эмблематике зайца см.: Белова О. В. Славянский бестиарий. Словарь названий и символики. М., 2001. С. 120–121)

А коли уж вспомнить о кошках и котах (Там же. С. 149–150), в качестве амбивалентного знака часто забирающих ряд и без того непростых, эмблематических функций зайца, четвероногих, перебегающих нам дорогу в городах вместо сельских длинноухих, и процитировать, к примеру, «Старосветских помещиков» Н. В. Гоголя с Пульхерией Ивановной, чья серая кошка сбежала однажды к диким лесным котам и вернулась в качестве предвозвестника смерти бедной старушки, то и вовсе далеко зайдем.

А Лейбниц писал чуть спустя: «Известно, что у дьявола были свои мученики, и если довольствоваться только силой своего убеждения, то нельзя будет отличить наваждения сатаны от вдохновения Святого Духа». Ср. у русского автора: «Дивен Бог во святых Своих, но ежели осмелиться сказать, то Он еще дивнее в грешниках» (Записки некоторых обстоятельств жизни и службы действ[ительного] тайн[ого] советн[ика] сенатора И. В. Лопухина, сочин[енные] им самим // Русский Архив. 1884. № 1. С. 32).

Modzelewski M. Estetyka średniowiecznego dramatu liturgicznego (cikl Wielkiego Tygodnia w Polsce) // Rochniki humanistyczne. T. XII. Lublin, 1964. S. 5.

Вынужденно цитирую этого в своем роде замечательного, но, к сожалению, малоизвестного, особенно в центральной России, и почти неизданного мыслителя по изд: Иваньо И. Очерк развития эстетической мысли Украины. М., 1981. С. 54. Не на его ли писания опираясь, выводит Гоголь свое знаменитое: «Пусть миссионер католичества западного бьет себя в грудь, размахивает руками и красноречием рыданий и слов исторгает скоро высыхающие слезы. Проповедник же католичества восточного должен выступить так перед народом, чтобы уже от одного его смиренного вида, потухнувших очей и тихого, потрясающего гласа, исходящего из души, все бы подвигнулось…» (Гоголь Н. В. Собр. соч. М., 1994. Т. 6. С. 34). Приметим, что и в самом деле «в православной церкви театральным началом, пусть достаточно скупым, характеризовались такие моменты, как вынос плащаницы, неделя Вайи, шествие на осляти, крестный ход, обряд омовения ног, пещное действо. Они не касались Рождества и Пасхи, на которых держался католический литургический театр. Приближение к театральности при выносе плащаницы или в обряде омовения ног будто намечали путь к архаическому действу типа литургической драмы, но никогда не достигали ее» (Софронова Л. А. Культура сквозь призму поэтики. М.,2006. С. 278).

Крашенинников А. Ф. Некоторые особенности переломного периода между барокко и классицизмом в русской архитектуре // Русское искусство XVIII в. Материалы и исследования. М., 1973. С. 98.

Припомним явление двух Екатерин приснопамятного лета 1762 г., когда, похоже, именно Ф. Волков — активный участник заговора — явил мало кому знакомую в лицо императрицу в роли и костюме «женщины на коне в Преображенском мундире». А поскольку везде она не поспевала, то была «создана» и дублер — Е. Р. Дашкова — в том же почти «обличьи». Единственная разница — орденские ленты. Только «настоящая» Екатерина могла быть в андреевской, в то время как дублер выступала в ленте екатерининского ордена. В любом случае, не зная кому верить, Екатерине ли II, Екатерине ли Дашковой, сомневаясь, вместе ли они скакали перед двенадцатитысячной гвардией или поврозь, ясно одно: после непродолжительного и несчастного царствия Петра Федоровича «сценарист» и «режиссер» (Екатерина и Волков) грамотно разработали образ, закрепленный как общее место М. В. Ломоносовым: «Внемлите все пределы света // И ведайте, что может Бог! // Воскресла нам Елисавета: // Ликует Церковь и чертог». И продолжит для острастки и всеобщего ликования, прозрачно намекая на метод получения власти и принципы режиссуры: «Елизавета — Катерина, // Она из обоих едина».

К счастью, художник оставил нам сохранившееся «Изъяснение», где подчеркивает, что «сия программа заключает в себе пять разных сюжетов. 1. Пришествие послов Владимировых к князю Полоцкому, чтоб отдал дочь свою Рогнеду Владимиру в супружество. 2. Прибытие Владимирово с его войском и взятие силою столичного города Полоцкаго. 3. Лишение жизни Рогвольда с двумя его сыновьями. 4. Первое свидание владимирово с Рогнедою. 5. Бракосочетание его с нею. Но как Императорская Академия художеств в зделании по сей программе картины положилась на мою волю…»

Алленов М. М. Русское искусство XVIII — начала XX в. М., 2000. С. 32.