Галина Белая - Дон Кихоты 20-х годов - Перевал и судьба его идей

Это была неслыханная, незнакомая дотоле людям демагогия.

Так разжигалось недоверие, маскировались недостатки, создавалась атмосфера политической подозрительности - почва для перерастания идеологических споров в политические репрессии.

К 1929 году Сталин уже достиг единовластия. С момента его пятидесятилетия (21 декабря 1929 года) начал нагнетаться "культ личности". С 1929 года Сталин лично начал вмешиваться в вопросы культуры.

Следовательно, можно говорить о том, что перевальцы, обращенные лицом к реальности, не поняли радикальности произошедших в ней перемен.

И это - правда.

Правда, но не вся. В их высоком безумии, как в безумии Дон Кихота, была апелляция к незыблемым нравственным понятиям, и она спасала их от пошлости, царство которой началось при их жизни.

Как мы знаем, Дон Кихот кажется смешным или сумасшедшим только обывательскому сознанию. Ему непонятны отношения Дон Кихота с жизнью. Ему кажутся глупостью его "истории", его "сказки".

Структура сознания Дон Кихота, его образ мира, как убедительно доказывает С. Г. Бочаров, действительно не совпадает с тем, как воспринимают и толкуют мир окружающие его люди. Все его "приключения и поиски их в прозаической жизни только смешны, однако серьезней само отношение Дон Кихота к рыцарским сказкам-рома[321]нам как самой доподлинной жизни и его решимость осуществить их как жизнь... Дон Кихот расходится с современностью в понимании того, как связаны, как соотносятся идея и вещь, слово и предмет, субъект и объект, сознание и бытие, абсолютное и относительное, сущность и явление, роман и действительность. Для Дон Кихота не существует распадения на эти два ряда, нет самого отношения, весть непосредственная, тождественная, нерасщепленная, безотносительная реальность. Безумие Дон Кихота - в несовместимости структуры его образа мира со структурой мира вокруг него"796.

Но о чем ведет спор с современностью Дон Кихот?

Спор его с современностью - это "спор о реальности идеальных героев"797, далеко ушедший за рамки рыцарского романа: "спор о реальности идеала"798.

На исходе 20-х годов идеалы революции по-прежнему оставались идеалами перевальцев. В момент, когда шло огрубление человеческой психологии, они считали, что "без культуры чувств и подсознательных, подкожных восприятий действительности наши усилия построить новое общество не могут не оказаться бесплодными"799, что рядом с социальной демократизацией должна встать духовная аристократизация. Их апелляция к искренности художника вырастала из доверия к революционной совести писателя: от веры в то, что "большой художник - это прежде всего большая общественная совесть"800, прямой путь вел, казалось им, к следствию - революционная совесть "не позволяет скрывать своего внутреннего мира"801. Апелляция к человеческому духу, к той подвижности, которая отличала, по мнению перевальцев, психику человека революции, вызвала к жизни понятие "трагедийности" искусства как высшего выражения активности человеческого духа.

И, наконец, последнее: тезис о "новом гуманизме" был выдвинут в период, когда понятие общечеловеческой нравственности было разрушено, когда под знаком классовой теории морали шло наступление на незыблемые нравственные категории, когда новые, утверждавшиеся [322] "огнем и мечом" моральные нормы призваны были оправдывать "ликвидацию" человеческого в человеке. Перевальцы этого не только не приняли - они имели мужество это публично оспорить. Их борьба за реальность идеала обернулась тем самым сохранением важнейших духовных ценностей. "Он знает разницу между воображаемым и действительным, - пишет С. Г. Бочаров о Дон Кихоте, - но это равно тому, что он не знает ее: она несущественна, и Дон Кихоту совершенно достаточно воображать и верить. Его наивность отстала от современности, но она же такая мудрость, которая знает больше и видит дальше"802. Он верит в реальность своей "великой иллюзии"803 и тем самым умножает ее реальность.

Возвращение к идее общечеловеческой нравственности, признание очищающей силы трагического искусства, освобождение гуманизма от оскорбительного и бесчеловечного эпитета "абстрактный", возведение искренности писателя в естественную и непреложную норму его существования - ко всему этому советское общество вернулось только в 80-е годы. Но это возвращение смогло состояться только потому, что были люди, сохранявшие эти ценности вопреки наступившему мраку.

XIX. АПОЛОГИЯ НЕНАВИСТИ

Как бы ни были остры споры об искусстве в течение всего пореволюционного десятилетия, нельзя не заметить, что во второй половине 20-х годов эти споры ужесточились.

Еще в мае 1924 года, на совещании, созванном Отделом печати ЦК РКП(б), напостовец Ил. Вардин заявил: "Наш главный критик, как известно, - тов. Воронский. Но я заявляю категорически, что Воронский - критик не большевистский. У него нет марксистского подхода к разбираемому произведению. У него есть критика традиционно-интеллигентская, унаследованная еще от времен Белинского (Возгласы с мест: "Так это же не плохо!", "Он опирается на старое наследство!"). Товарищи, это старое наследство нужно уметь использовать. А вы, тов. Тер, уже имели случай показать, что не умеете поль[323]зоваться старым наследством, - ну, хотя бы Плеханова. Так вот, я говорю, у Воронского нет большевистского, марксистского подхода к литературе, а его линию продолжают и другие критики"804.

Я намеренно привела это место целиком: в нем преобладает склочный тон; нет аргументов; нет культуры мысли. Зато есть нескрываемое желание политически дискредитировать Воронского, "свергнуть" его для того, чтобы захватить власть. "Беспартийными писателями, - заканчивал Вардин, - мы можем руководить таким же способом, каким мы руководим всякой беспартийной средой, - через фракцию, через ячейку"805.

Тогда Вардину еще возражали. Тогда Н. Осинский еще иронизировал над тем, что, по Вардину, литература - "это не художественная, а политическая проблема"806, а Н. Бухарин открыто смеялся: "Какое дворянское политбюро давало директивы Пушкину, когда он писал стихи?.."807 Тогда А. В. Луначарский поддерживал А. Воронского и соглашался с ним в том, что "чисто политический подход" напостовцев к искусству свидетельствует об их "ошибочных позициях"808. "Нельзя ставить вопрос о литературной политике, - говорил тогда Луначарский, не считаясь с особыми законами художества. Иначе мы, действительно, можем уложить неуклюжими политическими мероприятиями всю литературу в гроб и притом в евангельский "повапленный" гроб, производя это слово от выражения ВАПП. В самом деле, не ясно ли каждому, с первого подхода, что произведение искусства политическое, не обладающее, однако, художественными достоинствами, совершенно абсурдно"809. Через полгода Н. Бухарин вернулся к спорам 1924 года и жестко выразил суть претензий напостовцев: "Передайте нам Госиздат на расправу с литературой"810.