Казимир Малевич - Том 5. Произведения разных лет

Эта попытка выяснения современности группировок только начата в Институте Художественной Культуры 62 . От установления во времени каждой группировки можно будет выяснить метод одинакового воздействия на те группировки, которые окажутся у одной линии границы современности. На группировки, отстоящие от этой линии, конечно, метод <���воздействия> будет другой, ибо они будут в другом времени и в других обстоятельствах, а следовательно, их психика будет другая. Такие группировки и образуют враждебный фронт, с которым приходится бороться.

Город и провинция — два враждебных лагеря. — Провинция борется с новшеством городского осознавания, она защищает свое сошное, индивидуальное, натуральное хозяйство и противится искусственному массовому хозяйству химико-машинной культуры. С этим приходится считаться постольку, поскольку в этом и усматривается отсталость, или запоздалое состояние, как причина, мешающая установлению едино-методического закона, к чему и приходит товарищ Сабанеев. Таких запоздалых <���состояний> большое количество, это вполне естественно, ибо мы еще не дошли до того времени, чтобы все имели автомобили, радио, аэропланы — одни ездят — другие пешком ходят. Распыление энергии неправильное, кому десять лошадиных сил отпускается, кому ничего. Сабанеев ищет признаки, по которым можно было бы определить современную музыку. Где современность — это чрезвычайно важный вопрос, который поставлен лет семь тому назад и в живописи. Сейчас этот вопрос поставлен у нас в Институте Художественной Культуры, в одном из его отделов, который пытается найти этот признак научным методом, через анализ всех обстоятельств как причины возникновения того или иного явления в искусстве.

Действительно, такого вопроса до сих пор не ставилось в искусстве, ибо все были убеждены в том, что искусство не имеет времени, т. е. не имеет исторического прогресса во времени, что оно вечно современно и что эмоциональное восприятие явлений исторического развития обстоятельств художником находится вне временном прогрессе, и потому оно всегда — Искусство «Вечно Прекрасное», которое не бывает ни новым, ни старым, ибо иначе оно не было бы искусством вечным. Представленное таким образом искусство всех времен и всего временного развития жизни от первобытного человека до наших дней на современной выставке должно казаться прекрасным и потому вечно современным. Получается, что между искусством Хокусая, Рембрандтом, Клодом Моне, Кубизмом и искусством нашего времени нет <���дистанции во> времени, они все прекрасны, а следовательно, современны, а потому безвременны и прекрасны, и потому тысячное изменение всех условий жизни и идеологии, смена обстоятельств и взаимоотношений, взрывы Революцией старых основ — все это укладывается в одну и ту же безвременную форму искусства. Таким образом, храм Афродиты с языческой идеологией с успехом приютил и христианскую идеологию, заменив лишь надпись — «Храм Святой Софии» вместо «Храма Афродиты». Очевидно, что с таким же успехом может в нем расположиться и социалистическая идеология, заменив надпись «Храм Святой Софии» надписью «Дворец Труда». Недаром наши просвещенцы и просвещенцы Запада зовут на четырехсотлетнее отступление Искусства вглубь исторического, прошлого времени, чтобы оттуда начать строительство нового Искусства 63 . А жизнь зовет обратно, вглубь будущего, чтоб на будущей пустыне построить новое бытие. Но в действительности Самсон времени фактически разрушил «вечно прекрасное», которое на самом деле было вечно изменяющееся, вечно динамичное, показав, что динамическая сила мощнее всего прекрасного. Отсюда исходит и причина появления множества «измов», которые и ведут между собой спор о первенстве своей современности.

Одни говорят, что мы современны потому, что мы выражаем идеологию современности, другие — потому что являются выразителями вечно прекрасного чистого искусства, третьи — что мы работаем на производство художественно-утилитарных вещей и современность наша в том, что художник соединился с инженером, а стало быть, и с пролетарием. Четвертые говорят, что искусство совершенно не нужно, нужны нужные вещи необходимости и «Да здравствует Техника». Пятая группировка устанавливает беспредметность, т. е. без-идейность, без-содержательность других идей, и считает, что содержание жизни не может содержать строя беспредметного искусства, так как это два разных полюса — каждый со своим содержанием. Но появление множества «измов» на линии искусства и их временность можно только приветствовать, так как это указывает назад <���так!> динамической изменяемости, конечно, если эта изменяемость и не движется к изображению давно прошедших приборов, именно <���слв. нрзб.> на четыреста лет назад искать совершенств, оно не будет тогда динамично.

Тов. Сабанеев говорит, что привязать идеологию к музыке еще не значит сделать ее современной, другими словами — вложение нового слово-содержания в музыкальные значки старого не создадут новой музыки, как Храм Афродиты или София не будет новым зодчеством от того, что там будут читать Маркса, Дальше: «Музыка в самой себе никакой идеологии не заключает и заключать не может постольку, поскольку представляется ясным факт, что музыка идей не выражает, не выражает логических построений, а имеет свой музыкальный звуковой мир своих музыкальных идей и свою собственную музыкальную логику», — последним Сабанеев подводит музыку к новому выводному пути. Прежде всего к пятой категории — <���категории> беспредметного времени, к такому моменту, в котором из музыкального строя выпадают все предметные явления, содержание которых ничего общего не имеет с содержанием музыкальным. Сабанеев предлагает раз навсегда очистить площадь музыкальную от всех содержаний и всех психофизиологических переживаний бытия иными категориями, оставляя чисто музыкальную идею и логику, т. е. переживание бытия с точки его звукового материала. Это чистый абстрактивизм в музыке — самый верный путь, освобожденный от эклектики, т. е. от переживаний другими категориями бытия вне звукового материала. Такое отношение обществом будет принято за отвлечение, обособленность от всего, скажем, революционного бытия; но мне думается, что таковое освобождение музыки от всех предметов и их содержаний не только не является обособленным от революционного бытия, но, обратно, — является наилучшим строительством, наилучшим музыкальным зодчеством на площадях, завоеванных Революцией. Здесь нужно только различить, что в музыке прежде, чем наступила полная абстракция, нужно будет пройти момент сдвигологии — <���зто> реконструктивный момент психического восприятия, сдвигология предметных звуков. В искусстве живописи эта сдвигология оформилась кубизмом, когда предмет стал рассматриваться как живописный материал, <���как> предметная сдвигология живописного сознания, как выводящий путь к абстрактной живописной форме, освобождение универсала психики в пользу специфической функции живописной. Общежитие потеряло голову, так как потеряло критерий оценки (сравнения), от него ускользнуло то содержание предметов, которое оно видело в любом звуке и холсте, а содержания музыкального или живописного оно не усвоило как функцию чистую и потому абстрактную. Ему казалось невозможным холст без носа или глаз, ушей, рук. То же в звуке поэзии или звуке музыкального строя невозможно <���было существовать> без воображения того же милого личика. Поэтому и стали кричать — назад к потерянному содержанию, долой нахалов, обезобразивших нашу морду кубами, а потом совсем отказавшихся описывать наши лица. Долой абстракционеров-отвлеченцев, посмевших вместо наших конкретных лиц писать квадраты, а потому назад до той границы, где наши лица зацветут цветными колоритами, где наше конкретное мясо опять запахнет потом и ароматом живописной косметики и возбудит чувственность эмоциональных тайн переживаний.