Дора Коган - Врубель

Конечно, дружеская конкуренция с кружком Поленова, где занятия керамикой вытеснили рисование, могла натолкнуть Савву Ивановича на мысль организовать в своем доме гончарное производство. Виденные же им за границей многочисленные керамические опыты могли укрепить его в этом желании и придать ему особую значимость. В своей деятельности на поприще искусства Мамонтов стремился приобщиться к общеевропейскому движению, оформившемуся в течение со своим ярко выраженным стилем, а интерес к прикладному творчеству, в частности к керамике, занимал в этом течении существенное место. В керамическом производстве была важна не только его утилитарная сторона. Еще более существенна одушевлявшая его идея об эстетизации жизни, о перестройке ее по законам красоты, идея, не витавшая теперь в воздухе «бесплотной» утопией, а ставшая в трезвое время конкретных действий на почву вполне реальную, практическую и этим особенно импонировавшая Мамонтову и его кружку. Если представить себе гончарное производство, которое манило Мамонтова, — производство изделий из абрамцевской глины — изразцов для печей, сосудов и скульптур, — то оно отвечало этой эстетической мечте, претворяющейся в реальную идею и реальное действие как нельзя более непосредственно. Это было ощутимое, прямое превращение, осуществляемое собственными руками, «тлена и праха» в «перл создания», и все возможности глины обещали не только осуществить этот акт, но как бы художественно выразить, воплотить его.

В соответствии со своим характером Савва Иванович принимается за дело не «самодеятельно», а сразу ставит его на прочную базу. Прошел совсем недолгий срок, как явилась идея основать гончарное производство, и уже одаренный юноша, окончивший Чижовское училище в Костроме, — Петр Кузьмич Ваулин — приглашается в Абрамцево, чтобы выстроить там экспериментальную гончарную печь. С этого момента Мамонтов начинает гончарное дело, которое открывает перспективы не менее волнующие, чем Елизавете Григорьевне Мамонтовой и Елене Дмитриевне Поленовой в производстве столярном.

Гончарное производство Мамонтова, может быть отчасти навеянное керамическими опытами на рисовальных вечерах в доме Поленова, решительно отличалось от них всей своей направленностью и всей технологией. Эклектическое соединение утилитарного изделия и украшения — росписи — здесь должно было замениться синтезом пластики и цвета, формы и колорита, красоты и пользы.

Приобщение к новому керамическому производству было одним из самых важных факторов «боевого крещения» Врубеля как члена Мамонтовского кружка, «посвящения» его в этот особый орден.

Е. Г. Мамонтова писала Е. Д. Поленовой: «В гончарной производят разные пробы красок, глазури и т. д. Наша глина оказалась очень хорошей. Дрюша и Врубель заняты моделями изразцов. Дрюша кончает печь, которую и исполняет первой. В гончарной четыре ученика…» Вскоре Врубель станет на гончарном заводе «Абрамцево» фактически главным руководителем по художественной части. Конечно, это дело увлекло и других членов Мамонтовского кружка, и в первую очередь самого Мамонтова. Но ни для кого из них работа в майолике не была столь «кровным» делом, как для Врубеля.

Занятия керамикой давали возможность осязать пластическую форму. Как увлекательна для Врубеля была работа на гончарном круге! Эта укорененная где-то в глубине веков техника, демонстрирующая нескончаемые перевоплощения живой «переливающейся» формы, бесконечно меняющейся на глазах от одного прикосновения твоих пальцев… Мечта о переустройстве жизни по законам красоты на этой вполне романтической и прямолинейной стадии рождала жажду в самой форме изделий соревноваться с творениями природы, с растительными и животными формами. Может быть, во многом отсюда необоримая тяга к причудливым криволинейным «живым» поверхностям и формам, напоминающим об органическом мире.

Другие возможности керамического производства можно было бы охарактеризовать как живописно-пластические, живописно-скульптурные. Здесь виделись особые отношения глиняной формы с ее раскраской, с цветной поливой, сообщающей цвету, окраске загадочную функциональную многозначность, а форму растворяющей в стихии цвета. Особенные, привлекательные, манящие черты таились в опытах с глазурями, с этим «вещественным», овеществленным цветом, своеобразным не только по своим колористическим качествам, но и по материи, обладающим безграничными способностями и возможностями к модификациям, превращениям.

Новая экспериментальная печь для обжига изделий поставила производство на истинно деловую основу и сообщила ему размах. Технология керамического производства вносила коррективы в художественный процесс и его результаты и, соединяя в сложном единстве художественный произвол с точным научным расчетом, придавала им свойство, особенно важное для Врубеля.

Работа по переделке и украшению печей в доме… Теперь он увлекался этим все больше и больше. На первый взгляд была удивительной сама тяга мастера, с его необузданностью, с его безгранично дерзновенными замыслами, с его неуемным темпераментом, к этому тихому и прозаическому делу. Нельзя не вспомнить здесь, что отец художника Александр Михайлович был просто возмущен таким приземлением сына и, узнав, чем он занялся у Мамонтова, с горечью назвал его «художником по печной части».

Но, кажется, изготовление изразцов, этих прямоугольных плоскостей, поверхностей для облицовки «безликих» объемов печей, манило Врубеля по многим причинам. В простых геометрических формах печей виделись ему неисчерпаемые основания для игры цветом и лепкой, формой. Керамическая плитка открывала новое отношение к колориту, к законам цветовой гармонии. Не менее важно и увлекательно было решать задачу пластических связей. Локализация цвета и узора в изразце и, с другой стороны, взаимоотношение изразцов между собой — это непрерывное преодоление рубежей в сцеплениях. И, наконец, отношение изразцов, этих красочных поверхностей, к объему. Во взаимосвязи объема и поверхности господствовала поверхность. Однако Врубель испытывал, быть может, пока неосознанную, инстинктивную, но несомненную тягу к решительной перестройке формы, к ломке ее, и в этом важное значение имел узор, орнамент, который художник создавал из совокупности изразцов, из различной конфигурации мелких форм (колонок и т. д.), одевающий печи, украшающий их и в то же время входящий в их объем. «Орнамент — музыка наша», — повторял тогда Врубель. В узоре, орнаменте художник видит не внешнее поверхностное украшение, как то было характерно для его современников и сверстников, особенно для его предшественников. Он стремится добиться пластической целостности, слиянности общего объема печи и украшающего ее узора дробных форм, колонок, арочек и т. д. В этом понимании взаимоотношения частей и целого виделась ему как пример, пока недосягаемый в керамике, его станковая живопись с важным значением в ней вычеканенной узорчатой детали и особенным отношением этой детали с целым. «Возня» с печами и керамическими плитками не на шутку увлекла Врубеля, и самое удивительное, что эта работа, казалось бы связанная с чисто утилитарными предметами, несла в себе поэтическое начало, вернее — требовала его от художника и провоцировала его. Она была полна «эстетической затейливости».