Елена Грицак - Флоренция и Генуя

Медичи, демонстрируя скромность, выбрали для фамильной усыпальницы далеко не роскошный, и к тому же очень старый храм Сан-Лоренцо. Впрочем, собственно склеп (капелла), где позже были похоронены все представители семейства, включая герцогов Тосканских, был новым и пышно убранным. Построенный в 1521–1590 годах, теперь он славится тем, что скрывает в основании только царственные тела. Однако больше, чем всем остальным, капелла Медичи знаменита гениальной скульптурой Микеланджело. Созданные им аллегорические фигуры «Вечер» и «Утро», «Ночь» и «День» заставляют зрителя задуматься о том, что тревожило и современников мастера: об отдельном человеке и человечестве в целом, о смысле жизни, о рождении, любви и смерти. Эти вопросы, характерные для флорентийской культуры эпохи Возрождения, не раз обсуждались в академии Марсилио Фичино. Глава Платонического общества был уверен, что «единый лик Божий является в трех по порядку разложенных зеркалах – в ангеле, душе и теле мира. Блеск и красота Божьего мира, так отраженные, есть всеобщая красота, тогда как всеобщее устремление к этой красоте должно называться любовью». Возможно, кто-то и соглашался с ним, только не Джулиано Медичи, ведь для него любовью было не абстрактное понятие, а вполне конкретная женщина – Симонетта Веспуччи.

Прекрасная Симонетта Веспуччи

…и красавец Джулиано Медичи

В конце января 1475 года на главной площади Флоренции проходила джостра, как итальянцы эпохи Возрождения называли своеобразный рыцарский турнир. В ней принимали участие лучшие бойцы, среди которых мастерством и красотой выделялся Джулиано Медичи, впервые избравший дамой сердца Симонетту, жену своего друга Марко Веспуччи, чей брат Америго невольно дал имя континенту. Брат правителя выехал на поле под знаменем, где, благодаря Сандро Боттичелли, красовался образ красавицы Симонетты, изображенной в виде Афины Паллады – в просторном белом платье, со щитом, копьем и головой горгоны Медузы в руках.

В XIII–XIV веках тяготевшее к индивидуальности рыцарство все больше и больше склонялось к джостре, которая, в отличие от массового турнира, была поединком благородным. Ценой проигрыша здесь служило не унижение, а смерть. Впрочем, от летального исхода противников спасали как изощренность правил, так и специальные доспехи – стальные шлемы, шпоры, седла с высокими луками, – что позволяло усложнить технику ближнего конного боя, регламентировать удары, следовательно, повысить зрелищность без кровавого исхода. Если символом джостры считалось копье, то критерием ценности удара, несомненно, была высота. Высший балл зарабатывал тот, кто смог выбить соперника из седла ударом в шлем. Если тот падал с поврежденной шеей, судьи морщились, нехотя присуждали победу, но зрители все равно аплодировали. Зато удар в пояс и ниже оценивался как позор и проигрыш, разумеется, для того, кто осмелился применить этот запрещенный прием. Лавры победителя доставались самому искусному рыцарю, который вместе с овациями получал заранее оговоренную награду: для Джулиано таковой стала любовь Симонетты.

Их отношения не могли быть тайной, но влюбленные и не скрывались, будто предчувствуя, что судьба отвела им совсем немного времени. Флорентийцы никогда еще не видели такой яркой любви, обожествляемой, прославляемой горожанами, воспетой в стихах. Придворный стихотворец Полициано сочинил по этому случаю целую поэму, а Боттичелли написал 4 профильных портрета красавицы Веспуччи, и позже по памяти наделял ее милыми чертами своих многочисленных Венер, Флор, мадонн, граций. Как и все вокруг, художник верил, что в таких женщинах, как Симонетта, отражается лик Божий, поэтому те, кому выпадает счастье созерцать подобную красоту, напрямую общаются с небом. Сегодня ни один знаток итальянского Возрождения не скажет, на каком из портретов истинная Симонетта, действительно ли возлюбленная Джулиано имела дивные русалочьи волосы, печальные глаза, высокий чистый лоб или такой ее хотел видеть Боттичелли. На последнем изображении она стоит перед оконным проемом, одетая в домашнее платье, с небрежной прической и напряженным взглядом в никуда. Случайно или намеренно мастер поместил половину лица своей музы на черном фоне, словно погрузив в могилу. Картина оказалась пророческой: 26 апреля, всего через год после памятной джостры, 23-летняя Симонетта скончалась от чахотки, а 2 года спустя почти в тот же день (28 апреля) ушел из жизни и Джулиано.

Братья Медичи знали, насколько ожесточено против них семейство Пацци, но вряд ли подозревали о заговоре, иначе не пошли бы в роковое Пасхальное воскресенье 1478 года в собор Санта-Мария дель Фьоре практически без сопровождения. Они хорошо знали Франческо Пацци и Бернардо ди Бандинио Барончелло, которым была поручена расправа, и те, пользуясь дружеским расположением, встали рядом, чтобы наброситься в условленный момент. Джулиано, получив множество ударов кинжалом от обоих наемников, скончался сразу. Отбиваясь от другой группы убийц, Лоренцо был слегка ранен в горло и стойко защищался, сначала один, потом с помощью Анджело Полициано и подоспевших друзей. Понимая, что заговор провалился, нападавшие убежали, но движимый ненавистью Бандино попытался осуществить задуманное, загнав правителя со свитой в соборную ризницу, где они отсиделись до прихода отряда.

Попытка Пацци поднять восстание под лозунгом свержения Медичи и восстановления республиканских свобод не только не удалась, но и весьма навредила, нарушив и без того хрупкое политическое равновесие в обществе. Медичи в то время пользовались любовью сограждан. Собравшийся на мессу народ, сообразив, что их правителям грозит опасность, с яростью набросился на заговорщиков. Те, кому удалось убежать, скрылись в церкви Бадия, где их нашли через несколько дней и, как рассказал Макиавелли, «предали смерти со всевозможными издевательствами, затем протащив трупы по улицам. Готовые к смене власти члены Синьории вооружились, чем попало, но скованные страхом ничего не могли сделать для своей защиты. Они были перебиты разъяренной толпой, некоторые выброшены из окон палаццо (Веккио) прямо на площадь, некоторые повешены в тех же окнах. Граждане, сбежавшись на весь этот шум, не смогли ни оказать вооруженной помощи Синьории, ни даже подать совета». Бандино обратился в бегство и, опять же по Макиавелли, «счастливо унес ноги»… в Константинополь. Однако, выданный султаном, он вернулся во Флоренцию, где был повешен в окне палаццо Веккио 20 декабря 1479 года. Об этой истории, кроме хронистов, потомкам поведал Леонардо да Винчи, который присутствовал на казни, сделав беглый набросок с изображением Бандино в петле и протокольной надписью: «Шапочка каштанового цвета. Фуфайка из черной саржи, черная куртка на подкладке. Турецкий кафтан, подбитый лисьим мехом. И воротник куртки обшит черным и красным бархатом с крапинами. Бернардо ди Бандино Барончелло. Чулки черные».