Борис Чирков - ...Азорские острова

Пожалуй, ни один деятель искусства не выслушивает такого бурного проявления чувств своих поклонников, как актер. Никого, как актера, не окружают такой пылкой любовью и восхищением, никого так восторженно не благодарят за его творчество… Но и ни к кому так быстро не охладевают, никого так скоро не забывают, как актера, оставившего сцену или покинувшего экран…

А если и в старости актер продолжает работать, так почти всегда приходится ему менять амплуа. Из главных действующих лиц переходить во второстепенные или третьестепенные персонажи. На сцене он теперь будет лишь одним из людей, на фоне которых действуют герои пьесы или сценария.

Конечно, есть ведь и король Лир и отец Горио, но мало их, мало. На все театры и на всех постаревших актеров не хватает. А так жалко терять симпатии и внимание к себе зрителей.

Это похоже на правду, когда говорят, что нет маленьких ролей, если за них берется большой художник. Да дело не в том, что они маленькие, а в том, что по большей части они плохие. Драматург их написал не затем, чтобы показать еще один человеческий характер, а по чисто служебной надобности — двинуть дальше действие либо позволить героям проявить себя еще с какой-то новой стороны. И в этих случаях даже и большому артисту не всегда удается преодолеть схематизм роли.

Трудно примириться с тем, что еще работоспособный художник должен оставить свое искусство только потому, что изменились его внешние данные, постарело лицо, испортилась фигура. А ведь опыт и мастерство остались при нем, а иногда стали и выше, чем в годы молодости. Вот почему так упорно актеры не хотят сознаваться в том, что к ним пришла старость, потому так старательно скрывают свои годы, чтобы хоть еще в одной роли, еще хоть на один сезон оттянуть окончание своей творческой жизни.

Я не о своей беде сейчас рассказываю, хотя старость настигла и меня, но есть еще пока работа и в мои годы, да и не совсем еще ушли из памяти зрителей фильмы моей молодости. Подумал я об общей нашей судьбе актерской, а подумав, невольно сравнил «век нынешний и век минувший». Захотелось мне и похвастаться тем, чем был богат когда-то, и покаяться в своем самомнении, в котором, как теперь вижу, недостатка у меня не было. А заодно сказать и о том, как удивительно глубоко и серьезно принимали советские зрители наше искусство и как горячо и искренно благодарили они создателей полюбившихся им спектаклей и фильмов.

Не знаю, есть ли еще где в мире такое непосредственное, детски наивное в самом лучшем смысле этого слова, то есть доверчивое и благодарное отношение людей к искусству, как у нашего народа. Образы, созданные художниками театра и кино, наши зрители часто воспринимают как реально существующих на свете людей. А самого исполнителя, особенно в кино, почти всегда объединяют с персонажем, которого он изображал. В глазах большинства зрителей он не актер, а тот самый человек, которого он представлял на экране.

На письмах, которые я получал, значилось: «М. Чиркову» или просто «Максиму». О Валентине Тихоновне Кибардиной говорили: «Наташа». Любовь Петровна Орлова была «Стрелка». Петра Алейникова, где бы он ни появлялся, как уже я говорил, встречали радостными возгласами «Ваня Курский!».

По твердому убеждению наших зрителей, живые герои фильмов ходили по земле, их можно было встретить на улице, к ним можно было прикоснуться, услышать их голос. С ними можно было посоветоваться, они могли помочь, выручить… И вот шли и шли письма — «Ленинград. Максиму». «Москва. Максиму».

На улицах у прохожих округлялись глаза, замедлялся шаг: ведь навстречу шел живой, из плоти и крови человек, с которым они познакомились на экране и завязали заочную дружбу. У них приоткрывался рот, и можно было прочесть по губам имя, которое они повторяли, — Максим!..

Мальчишки бежали вслед и радостно вопили: «Максима! Сколько лета, сколько зима!»

Иногда выкрикивались фразы еще более боевые и выразительные, только я не решаюсь повторять их на этой странице.

Бывало, что в очереди или в трамвае люди добровольно, по собственной инициативе уступали место! Однажды во время войны воинский эшелон задержал отправление нашего дальнего поезда для того, чтобы Максим мог выступить перед бойцами, ехавшими на фронт. И целые полчаса с башни танка, стоявшего на открытой платформе, я читал, рассказывал и даже пел людям, которые с улыбкой слушали своего доброго знакомого и товарища — Максима…

Есть глубокое различие в том, как воспринимают искусство кинематографа у нас и в капиталистических странах. Там становится знаменитым именно актер. Зрители, как правило, любопытствуют — богат ли он, велика ли у него вилла, какой марки автомобили стоят в его гараже. Они хотят выпытать подробности личной, интимной жизни кинозвезды.

У нас хотят ближе и лучше узнать человека, которого изображал актер. У нас любят и благодарят героя спектакля или фильма, так как это его страдания вызвали слезы аудитории, его удачи и счастье заставили улыбаться зрительный зал, пример его жизни запал людям в душу…

Но мы, актеры, часто забываем о том, что соединяемся с героем в одно лицо только на спектакле или перед киноаппаратом. А закончилась съемка — и персонаж фильма существует сам по себе, а исполнитель зажил своей жизнью. Да ведь, разойдясь с героем, нельзя забывать, что все, чем награждают нас зрители — их волнение, вызовы, аплодисменты, — предназначено не только нам, а еще и автору, и режиссеру, с которыми мы обязаны поделиться своим успехом. И если тщательно произвести это вычитание, то остаток будет куда скромнее, чем вся сумма.

Но по себе знаю — да ведь, в общем, про себя и веду рассказ, — что забываться нетрудно и привыкнуть к тому, что весь доход твой, — тоже довольно просто.

Много лет тому назад остановился я как-то у витрины книжного магазина на Литейном проспекте и разглядывал старые, выставленные для соблазна книжников издания, к которым неравнодушен. Было это вскоре после того, как вышла на экраны «Юность Максима». Одна из книг заинтересовала меня, и я подсчитывал в уме, достанет ли моих ресурсов на то, чтобы приобрести этот томик стихов Баратынского, вышедший в свет в 1827 году… Неожиданно за моим плечом раздался негромкий голос: «Простите… Можно пожать вашу руку?»

Я обернулся. Рядом стоял незнакомый человек, и так как у витрины больше никого не было, стало быть, его слова относились ко мне. Наверное, на моей физиономии отчетливо обозначилось недоумение — по какому это поводу меня благодарят? И тогда незнакомец принялся объяснять мне, что он видел картину, которая так ему понравилась, что он до сей поры ходит под ее впечатлением. Он говорил, что и сейчас не может сдержать волнения. Что образ героя показался ему таким живым и родным, как будто бы в продолжение демонстрации фильма его старший товарищ вел с ним искренний, душевный разговор. И, радуясь нашей случайной встрече, он благодарит всех, кто делал фильм, и в первую очередь самого Максима.