Константино д'Орацио - Таинственный Караваджо. Тайны, спрятанные в картинах мастера

В 1594 году дель Монте был поставлен папой Климентом VIII во главе Конгрегации по реформе песнопений – нового министерства, перед которым стояла задача реформировать григорианское пение. Это гораздо более важная задача, чем может показаться на первый взгляд: реформа повлечет за собой изменения в литургии, утвержденные впоследствии на Тридентском церковном соборе. Церковь делает ставку на упрощение церковной службы, дабы способствовать большему вовлечению в действо верующих, в том числе представителей простого народа. Особое внимание в структуре мессы уделяется музыкальным интермеццо. Полифоническое пение, служившее основой церковных церемоний в течение веков, постепенно уходит в прошлое: сочетание голосов сходящихся, расходящихся, перекрывающих друг друга, образует красивейшие гармонии, однако при этом текст песнопений оказывается плохо различим и малопонятен. Прихожане воспринимают гармонию звуков, однако смысл не доходит до их сердец. Поэтому кардиналы чувствуют необходимость в переходе к монодии, к простым музыкальным отрывкам, в которых доминирует один голос, произносящий священные тексты, положенные на легко запоминающуюся мелодию. Кроме того, считалось, что этот стиль пения наиболее близок к пению древних греков.

По сути, указанная реформа должна была вернуть церковную музыку к основам гармонии. Во всяком случае так считали композиторы из окружения кардинала дель Монте – в первую очередь Эмилио де Кавальери, основатель кружка Камерата Фьорентина, который активно работает над восстановлением древней монодии. Де Кавальери посещает Палаццо Мадама в годы пребывания там Караваджо. Одновременно с ним во дворце находится Пьетро Монтойа, знаменитый кастрат испанского происхождения, сопранист, который ублажает слух гостей кардинала дель Монте своим сладостным голосом. Скорее всего, именно он выступает в качестве прототипа для одной из наиболее известных картин Меризи данного периода. Уже одно название этого произведения – «Музыканты» ( см . рис. 7) – говорит о влиянии на художника музыкального сообщества, действующего при дворе кардинала. Полотно представляет собой настоящую головоломку: в маленьком, тесном пространстве, где невозможно вытянуться в полный рост, трое юношей готовятся к музыкальному концерту. Один настраивает лютню, напевая при этом что-то себе под нос, за его спиной второй юноша только что прекратил трубить в рог, будто его перебили зрители, рассматривающие картину, – оба глядят прямо перед собой, так же, как герои картин «Вакх» и «Больной Вакх». Третий юноша изображен спиной, он внимательно читает партитуру, лежащую у него на коленях, в которой с трудом различимы очертания нот. Картина выглядит настолько оригинальной, что биограф Караваджо Джулио Манчини был готов на все, лишь бы получить ее репродукцию – он тайком подослал художника-копииста во дворец кардинала, разумеется, пообещав щедрое вознаграждение впустившему его мажордому. Он также просит брата прислать ему в Сиену партитуру изображенной на картине мелодии – в те времена она была еще читаема. С чем же связан такой ажиотаж вокруг этого произведения?

На первый взгляд изображаемая сцена имитирует венецианские концерты, копии которых Караваджо не раз созерцал в мастерской своего миланского учителя Симоне Петерцано. Подобные концерты были любимым развлечением знати, изысканных придворных дам и кавалеров; это один из излюбленных сюжетов Тициана, Джорджоне и Веронезе: молодые девушки, влекомые чудесной мелодией, попадают под очарование умелых музыкантов, играющих концерт в ложах и богатых салонах. Однако опять же, если присмотреться, картина Караваджо полна странностей. Во-первых, мы не видим на юношах традиционных дорогих и элегантных одежд, пригодных для любовных свиданий, – их худощавые и чувственные тела укутаны в тунику белого, красного и зеленого цветов, которая обнажает изящные шеи и точеные бедра. Центральный персонаж демонстрирует томный румянец и горящие глаза, герой на заднем плане – роскошные кудри и чувственные, соблазнительные губы. Очевидно, что Караваджо старался придать им женственный, похотливый вид. Это не просто музыканты, а актеры, одетые в древнегреческие костюмы, готовые к выходу на сцену, чтобы сыграть концерт в античном стиле. Художник «поймал» их в момент финальной репетиции, в тесной гримерке, которую дель Монте организовал для них в своем дворце. Скорее всего Караваджо не раз приходилось наблюдать эту сцену воочию.

Как всегда, на картине Меризи встречаются своеобразные персонажи, которые своим присутствием ставят под сомнение поверхностное прочтение изображаемой сцены. За спиной у музыкантов мы видим четвертого юношу, благодаря которому ситуация превращается в непонятный ребус. Караваджо добавляет этого персонажа последним к уже сложившейся композиции. Этот загадочный молодой человек объективно выглядит здесь лишним: лишенный какого-либо музыкального инструмента, он совершенно не интересуется тем, что делают остальные, при этом за его спиной мы видим огромные крылья и колчан со стрелами. Своими изящными руками он отрывает от виноградной грозди ягоду. Нет никаких сомнений: перед нами Купидон. Его присутствие вносит существенные корректировки в интерпретацию картины: многие ученые видят в ней аллегорию любовной страсти, которая зажигается под действием вина и усмиряется при звуках музыки. Как музыкант ищет баланс, извлекая аккорды из лютни, так же и музыка вносит гармонию в душу, обуреваемую любовными страстями. На самом же деле далеко не обязательно уходить в дебри философии, чтобы понять смысл картины. Присутствие юноши, переодетого в бога любви, было вполне уместным в рамках сцены, которая могла разворачиваться во дворце кардинала дель Монте – пасторальная комедия, исполняемая под звуки мадригалов и любовных канцонетт, столь популярных у римской публики. Хроники рассказывают, что в резиденциях кардинала были распространены костюмированные спектакли, в которых были задействованы только мужчины: «Дамы не принимали участия в спектакле, их роли исполнялись юношами, переодетыми в женщин». Так что появление молодого человека в одеждах Купидона ни у кого не вызвало бы удивления.

Музыка в Риме звучит повсюду. В базиликах поют церковные хоры под аккомпанемент оркестра, в ораториях возникает новая мода на песенный речитатив, из которого впоследствии зародится оперное пение, в салонах звучит камерная музыка, часто сопровождающая фривольные спектакли, на улицах то и дело встречаются группы музыкантов, исполняющие песни под звуки гитары, скрипки, теорбы. Шуметь в ночные часы в Риме – своего рода традиция: молодые хулиганы швыряют камни в окна и двери домов, выкрикивают ругательства, сочиняют оскорбительные стишки, мстя таким образом обидчикам. В 1605 году в роли хулигана оказался Караваджо – его обвиняют в том, что он сломал ставни дома Пруденции Бруни, у которой квартировал в то время. Хозяйка, уже полгода не получавшая квартплату, в отсутствие жильца изъяла все его имущество в счет образовавшегося долга. Нетрудно себе представить, какого рода песенки сложил о ней Меризи. Художник обладал музыкальным талантом, умел играть на гитаре. Жесты музыкантов на его картинах выглядят вполне правдоподобно – ощущается непосредственное знакомство Караваджо с разными инструментами. Это прослеживается и в самой первой его картине на музыкальную тему, которая была создана, по всей вероятности, еще до поступления на службу к дель Монте.