Светлана Замлелова - Александр Алехин. Партия с судьбой

Ю. Н. Шабуров со ссылкой на Н. Н. Степанова, занимавшегося в те годы в Московской шахматной секции Дворца спорта «Крылья Советов» у мастера А. И. Рабиновича, рассказывает, что в 1938–1940 гг. Алехин в письмах к Рабиновичу рассказывал о своей жизни за границей, жаловался на одиночество и признавался, как надоело ему скитаться, как хочется домой в Россию. Он даже будто бы просил Рабиновича похлопотать о разрешении ему вернуться, что выглядит несколько странно. Особенно, если помнить, что Алехин был хорошо знаком с Куприным и не мог не знать, как действовал писатель, к кому обращался, чтобы уехать из Франции в СССР. Хлопоты Рабиновича не увенчались успехом, что совершенно неудивительно. Вряд ли мастер Рабинович, пусть даже чемпион Москвы, но все же простой бухгалтер, мог запросто обратиться в структуры, ведающие разрешением на въезд в СССР эмигрантов. Дело Куприна решалось голосованием Политбюро, с ведома и согласия Политбюро было опубликовано в «Известиях» письмо Алехина. Так как же простой бухгалтер мог похлопотать о разрешении Алехину вернуться? Его хлопотами Алехина могли разве что прописать в московской квартире Рабиновича. Сложно представить, что сам Алехин не понимал этого.

А вскоре ситуация изменилась настолько, что о любой поездке в СССР пришлось забыть. В конце августа началась Восьмая шахматная Олимпиада, проходившая в 1939 г. в Буэнос-Айресе. В итоге команда Франции, возглавляемая Алехиным, не заняла призового места, отличился Алехин иначе. Во-первых, его личное выступление было прекрасным. Во-вторых, едва начался финальный турнир, как из Европы пришла страшная новость: Германия напала на Польшу, Англия объявила Германии войну. Соревнования оказались под угрозой срыва, поскольку английская сборная покинула Буэнос-Айрес. Многие делегации требовали исключения сборной Германии. Однако организаторы на такой шаг не пошли, но согласились с Алехиным, который тоже не остался в стороне от начавшегося хаоса и, выступив по радио и в прессе, предложил бойкотировать немецкую команду. Его призыву вняли, но немцев наказали довольно мягко — немецкой команде без игры засчитали технические ничьи, а Франции и Польше, которые должны были играть с Германией, но не играли, засчитали по два очка. Сборная Палестины также отказалась играть против сборной Германии. На этом бойкот немцам закончился, и шахматисты — возможно, с чувством выполненного долга — продолжили соревнования. Но поскольку Олимпиада все равно завершилась победой сборной Германии, бойкот оказался своеобразным гандикапом.

И в‑третьих, во время Олимпиады внимание к Алехину было приковано еще и потому, что Капабланка при поддержке Аргентинской шахматной федерации снова попытался вызвать его на матч-реванш. Но на сей раз Алехин заявил, что, как военнообязанный, отправляется защищать Францию. Впоследствии, уже в разгар войны, они предприняли еще одну попытку встречи. Алехин, мечтая выбраться из полыхающей Европы, предложил провести матч в Южной Америке. 23 июля 1940 г. кубинский консул во Франции сообщил телеграммой в Гавану, что Алехин просит въездную визу на Кубу для проведения состязания с Капабланкой. Кубинский гроссмейстер выразил тогда же стремление помочь Алехину покинуть Европу. Обратившись к правительству Кубы, Капабланка подробно изложил свое видение проведения матча и даже предлагал правительству оплатить Алехину проезд на Кубу и выдавать на время матча денежное довольствие в размере 15 долларов для Алехина и 10 — для себя. Что касается призового фонда, его Капабланка тоже не забыл, считая, что 15 000 долларов будет вполне достаточно.

Возможно, если бы оба гроссмейстера могли, с учетом сложившейся в мире ситуации, несколько умерить аппетиты и провести, по случаю мировой войны, матч с минимальным призовым фондом, то, как знать, быть может, судьбы обоих сложились бы иначе, а мир увидел бы еще одну красивую партию двух лучших шахматистов планеты. Быть может, встреться они, и Капабланка не умер бы раньше срока, пятидесяти четырех лет отроду; а Алехин, быть может, не ввязался бы в историю, с последствиями которой разбираться ему пришлось до конца дней своих. Но кубинское правительство отказалось финансировать как матч с его призовым фондом, так и приезд Алехина на Кубу.

Выиграв после Олимпиады в Буэнос-Айресе турниры в Монтевидео и Каракасе, чемпион мира сел на пароход, отплывающий в Европу. И в январе 1940 г. его встречали в Лиссабоне. Португальский мастер Франсишку Люпи вспоминал потом на страницах журнала «Chess world» от 1 сентября 1946 г.: «Туманным февральским утром, если мне не изменяет память, мы все отправились к причалу встречать корабль, на котором Алехин прибыл из Буэнос-Айреса, где он возглавлял французскую команду во время „Матча наций“. Даже до того, как корабль пришвартовался, мы заметили на верхней палубе высокого улыбающегося блондина, держащего на руках двух котят». Алехин поселился в Эшториле в гостинице «Палас» и пробыл в Португалии около трех недель. Вскоре после его отъезда Люпи получил от него письмо, в котором Алехин сообщал, что в чине лейтенанта вступил во французскую армию переводчиком. Но воевала Франция недолго. 10 июня 1940 г. немецкие войска пересекли франко-бельгийскую границу, 14 июня был оккупирован Париж, а 22 июня Франция капитулировала, и вскоре оказалась разделена на оккупированную зону и «свободную» под контролем правительства Виши. Алехин, на момент капитуляции находившийся в Аркашоне, то есть на юге оккупированной территории, отправился не в «свободную» зону, а на север, занятый немцами. Вполне возможно, это было связано с желанием Грейс Висхар-Алехиной попасть в свой замок в Нормандии. Сам гроссмейстер не добрался до Дьепа, где находилась недвижимость его супруги, и осел в Париже. И с этого момента госпожа Удача окончательно покинула Александра Алехина, предоставив своего вчерашнего любимца самому себе и произволу судьбы.

А началось все с появления в марте 1941 г. в немецкой газете «Pariser Zeitung» цикла статей [4] Некоторые исследователи считают, что это одна статья, состоящая из шести частей. Однако это обстоятельство принципиального значения не имеет. под общим названием «Арийские и еврейские шахматы», посвященных исследованию гроссмейстером разницы между игрой шахматистов еврейского и нееврейского происхождения. Впрочем, англичан Алехин тоже отнес к еврейской, а, точнее, к англо-еврейской группе. Те же самые статьи появились в конце марта — начале апреля в издании «Deutsche Schachzeitung», летом и осенью статьи выходили в английском журнале «Chess», там же большой отрывок был помещен в начале 1946 г. Несмотря на все свои предыдущие высказывания и публикации, в этих статьях (или статье) Алехин резко критиковал шахматистов-евреев (Стейница, Ласкера, Нимцовича, Рети, Решевского, Рубинштейна, Файна, Флора) за склонность будто бы к защитной, тактической игре в противовес игре наступательной, стратегической, свойственной шахматистам-арийцам, таким как Андерсен, Морфи, Чигорин, Пильсбери, Капабланка, Боголюбов и др. Досталось заодно и Эйве, которого чемпион мира объявил связанным с еврейским заговором. Особняком Алехин выделил советскую шахматную школу, внутри которой шахматисты-евреи — Ботвинник, например — переставали быть пассивными тактиками.