Светлана Замлелова - Александр Алехин. Партия с судьбой

Спрашивается, с чего бы это вздумалось гроссмейстеру поздравлять советских шахматистов с годовщиной Великого Октября? Почему именно сейчас? Ведь за все время своего пребывания за границей он ни разу их не поздравлял и не посылал никому приветов. Не поздравлял ни с десятой годовщиной, ни с пятнадцатой. Так отчего же решил поздравить с восемнадцатой? Однако, если вспомнить, что, по слову Эйве, во время матча широкое распространение получило мнение, будто Алехин злоупотреблял алкоголем, то этот странный поступок находит свое объяснение. В пьяном виде пишут еще и не то. И если предположить, что Алехин слал свой искренний привет шахматистам СССР в пьяном виде, то сам факт этого письма перестает вызывать удивление. Стоит учесть и то обстоятельство, что поздравление написано на бланке отеля — это выдает спонтанность поступка и некоторую не идущую к делу спешку.

Получилось в точности по поговорке: что у трезвого на уме, то у пьяного на языке. Ну, или на кончике пера, добавим мы. В письме этом пьяный, вероятно, Алехин проговорился о том, что давно его мучило: достижения СССР во всех областях культурной жизни огромны, и как хорошо было бы вернуться домой. А ведь Флор рассказывал, что еще в 1933 г. Алехин просил его выяснить во Всесоюзной шахматной секции, как бы отнеслись дома к его приезду. Тогда ответа не последовало, и Алехин сам перешел к тактике Всесоюзной шахматной секции, намекнув со своей стороны, что не против примирения.

Можно встретить две копии письма. На одной отчетливо видна дата: «29/IX 1935». На другой, то ли подретушированной, то ли просто затершейся, «IX» превратилась в «X», и стало «29/X 1935». Позже появились уточнения, что в октябре Алехин не мог отправить письма из Амстердама, поскольку в то время игра шла в Гааге — за время матча соперники играли в тринадцати городах Нидерландов.

Но принципиально это сути не меняет. До матча или в разгар его, но письмо, скорее всего, было написано с учетом злоупотребления горячительным.

О письме Алехина председатель Всесоюзной шахматной секции Крыленко доложил Сталину и Молотову, предложив опубликовать послание в газете «64» с язвительными комментариями — мы уже видели, что Крыленко не мог отказать себе в удовольствии лишний раз поддеть Алехина. Но руководство страны проявило мудрость, решив опубликовать письмо в газете «Известия» без каких бы то ни было комментариев. Под резолюцией стояли подписи Сталина и членов Политбюро. 16 ноября 1935 г. письмо пока еще чемпиона мира было опубликовано в центральной советской газете. В Союзе эту публикацию встретили доброжелательно, чего не скажешь об эмигрантской прессе, не обнаружившей мудрости советского руководства и как раз таки снабдившей публикацию язвительными комментариями, вроде того, что Алехин «битым отошел к Советам».

К слову, обращение Крыленко к Сталину за разрешением на язвительные комментарии лишний раз свидетельствует в пользу того, что сама по себе Шахматная секция не могла решать, кого пригласить в Москву, а кого объявить врагом советской власти. И вот уже Алехин получил приглашение на III Международный турнир в Москве. Турнир проходил в июне 1936 г. Но Алехин не поехал туда. Флор вспоминал, что в Москву он хотел явиться только чемпионом мира. Возможно, он действительно стыдился ехать на Родину после поражения. А может быть, сказывались опасения в связи с делом № 228.

Возвращаясь к причинам поражения в матче с Эйве, нужно привести и другие версии. Так, С. Флор рассказывал, что осматривавший Алехина перед матчем голландский врач выражал опасения по поводу здоровья гроссмейстера, отмечая, что у Алехина не в порядке нервы и больное сердце. А мы помним, как в анкете Коминтерна Алехин указал, что от службы в армии был освобожден по болезни сердца. Значит, диагноз голландского врача не стал сюрпризом.

Заслуженный тренер СССР по шахматам А. Н. Кобленц, наблюдавший за матчем Алехина с Эйве, в книге «Воспоминания шахматиста» написал впоследствии, что Алехин просто устал и не выдержал монотонного хода состязания, тяжелейшего психологического груза. Он играл в чужой стране, где не то что друзей — практически не было у него знакомых. Вслед за Любимовым Кобленц отметил, как «все существо Алехина было пронизано глубокой, безнадежной грустью. И лишь неугасимое честолюбие и смелость поддерживали его неистощимую энергию». По наблюдениям Кобленца, Алехин никогда не бывал в приподнятом настроении, по-настоящему счастливым, он никогда не смеялся и лишь изредка «сухо, сардонически усмехался». Шахматный король оказался одинок. И это бросалось в глаза. Франции он был безразличен. Россия была далеко.

Все же неверно отдавать предпочтение какой-то одной причине поражения Алехина. Вероятнее всего, как и бывает часто в жизни, произошло так называемое стечение обстоятельств. Одиночество, плохое здоровье, усталость и, возможно, последствия эйфории после завоевания титула чемпиона мира, ощущение опустошенности — все это могло привести Алехина к депрессии. Как известно, депрессия довольно часто заливается алкоголем. Так что неудивительно, что во время матча Алехин, находившийся не в лучшей физической, да и моральной, форме, злоупотреблял спиртным.

Но в любом случае, после поражения он был настроен решительно и, покидая Голландию заявил: «Ничего страшного не случилось. Будем считать, что я одолжил звание чемпиона мира на два года!» Когда Эм. Ласкера, в то время переселившегося в СССР, спрашивали о проигрыше Алехина, он, выступая, сказал: «Каждое поражение является для проигравшего ценным уроком. Кто не проигрывает, не двигается вперед».

Мы уже знаем, что характер Алехина отличался от характера Капабланки, который терял уверенность из-за неприятностей. В отличие от кубинца, Алехину была нужна цель; не имея цели, он расслаб- лялся и раскисал, поражения только воодушевляли его на борьбу, заставляли собраться и выложиться. Так вышло и в тот раз. Тем более что поражение в матче с Эйве оказалось не последним. Если турниры в Наугейме и Дрездене удалось выиграть, то в Подебради он занял второе место, а в крупнейшем турнире в Ноттингеме, собравшем четырех чемпионов мира — Ласкера, Капабланку, Алехина и Эйве — только шестое. Впоследствии он написал книгу «Ноттингем 1936», подробнейшим образом проанализировав все партии.

Любопытно, что в этот период он дважды после не самых удачных своих выступлений писал письма на Родину. Первое из этих писем было написано во время турнира на чехословацком курорте Подебради и передано в Москву с Флором. Алехин писал: «24.VII.1936 г. В редакцию „64“ Мне будет глубоко радостно посредством сотрудничества в Вашем журнале после столь долгих лет опять принять посильное участие в шахматном строительстве СССР. Пользуюсь случаем, чтобы от всего сердца послать привет новой, стальной России. А. Алехин». Турнир в Подебради проходил с 4-го по 26 июля, письмо написано — 24-го, то есть под занавес мероприятия. И так же после окончания Ноттингемского турнира Алехин написал из Лондона еще одно письмо: «Лондон, 1.IX.1936 г. В редакцию „64“ В связи с вопросом о возможности моего сотрудничества в Вашем журнале считаю своим долгом сделать следующее заявление: I. Для меня было бы огромной радостью вновь принять посильное участие в шахматном строительстве СССР. II. Надеюсь, что мои ошибки в прошлом, ныне вполне осознанные, не окажутся непреодолимым препятствием к названному участию. Ошибки эти заключались: а) в непростительно-непротивленческом отношении к освещению моего политического лица международной противосоветской печатью, на протяжении многих лет привешивавшей мне белогвардейский ярлык; б) в неправильном и тенденциозном (главным образом за отсутствием прямых сведений) толковании фактов шахматного строительства и проявлений общественности в статьях и частью словесных выступлениях. Я тем глубже жалею об этих ошибках, что за последние годы равнодушное отношение мое к гигантскому росту советских достижений превратилось в восторженное. Доказать это отношение на деле было бы, повторяю, мне величайшим удовлетворением. А. Алехин».