Светлана Замлелова - Александр Алехин. Партия с судьбой

Но если бы он действительно сказал что-то о «большевистском мифе», все газеты наверняка напечатали бы одинаковый текст его выступления — едва ли кто-то из эмигрантских журналистов и издателей проигнорировал бы такой антисоветский выпад короля шахмат. Ведь в чем в чем, а в благожелательности к советской власти эмигрантские издания никак нельзя заподозрить. Но различия в публикациях свидетельствуют как раз о том, что заметки о банкете оказались в прямой зависимости от фантазии писавших. На что кому хватило фантазии, тот о том и написал. Так, одна газета выдумала «миф о непобедимости большевиков», поскольку слово «миф» звучало в алехинской речи, хоть и в другом контексте; другая рассказала о мифической непобедимости Капабланки; третья и вовсе забыла про этот миф и даже не упомянула о нем. Алехин же, судя по всему, предпочел не замечать журналистских проделок. Делать лишние ходы, не преследующие определенной цели, было не в натуре гроссмейстера.

Зато проделки эмигрантской прессы тут же заметили другие. В марте 1928 г. в № 6 советского журнала «Шахматный листок» появилась грозная статья «О новом белогвардейском выступлении Алехина» председателя Исполнительного бюро Всесоюзной шахматной секции Н. В. Крыленко, заявившего, что «после речи в Русском клубе с гражданином Алехиным у нас все покончено — он наш враг, и только как врага мы отныне должны его трактовать…» В мае того же года в «Шахматном листке» под рубрикой «Письмо в редакцию» было напечатано обращение харьковчанина Алексея Александровича Алехина — старшего брата гроссмейстера: «Я осуждаю всякое антисоветское выступление, от кого бы оно ни исходило, будь то, как в данном случае, брат мой или кто-либо другой. С Александром Алехиным у меня покончено навсегда!» Исследователи в голос заявляют, что письмо это было написано под диктовку властей. Однако никаких доказательств этому никто не привел. Поэтому утверждать, что представители власти вынудили Алексея Алехина написать письмо против родного брата, просто невозможно. Алехин-старший мог проявить инициативу, испугавшись вероятных неприятностей, и сам поспешил заявить, что ничего общего с тем, что якобы сказал на парижском банкете его младший брат, он не имеет.

Но едва ли Александр Алехин говорил эти слова. Иначе, повторимся, их бы в точности напечатали все русские газеты Парижа. Зато странностей вокруг невысказанных слов собралось немало. Так, спустя ровно неделю после того, как Алехин стал чемпионом мира, в одесской газете «Вечерние известия» (№ 1440 от 6 декабря 1927 г.) появился редакционный материал под заголовком «Алехин возвращается в СССР». В статье утверждалось, что «по полученным сведениям, чемпион мира по шахматам А. А. Алехин высказал желание возвратиться в СССР, подав соответствующие ходатайства о восстановлении советского гражданства». По этому поводу председатель Шахсекции ВСФК тов. Н. В. Крыленко сообщил следующее: «Никаких официальных заявлений от гр. Алехина мы до сих пор не получали. Для этого есть установленные законом пути. У Алехина не было оснований жаловаться на Советский Союз и недостаток внимания. Если верно то, что в нью-йоркском турнире 1924 года он эмблемой своей выставил трехцветный царский флаг, он должен будет в своем заявлении указать такие мотивы, которые создали бы уверенность в том, что нынешняя просьба не является только одной „шахматной комбинацией“ нового чемпиона. Мы приветствуем всякие таланты и ценим их — в том числе и талант Алехина — лишь постольку, поскольку они могут быть использованы нами в общей работе над культурным развитием и подъемом трудящихся масс. Это Алехин должен знать. Согласен он искать с нами общий язык — милости просим, — мы не злопамятны. Не согласен — шахматное движение СССР пройдет мимо него».

А теперь вспомним постановление Исполнительного бюро Всесоюзной шахматной секции от 14 декабря 1926 г., посвященное Боголюбову, но вскользь затронувшее Алехина. Тогда Шахматная секция заявляла, что не желает «вступать в какие-либо переговоры с Алехиным об участии его в международном турнире в Москве». Но спустя ровно год в откровенно провокационном материале председатель секции намекает уже более явно, что Алехину надо самому первым сделать шаг навстречу, переступив через гордость. Но стоило эмигрантской прессе напечатать искаженные слова Алехина, как Крыленко шлет ему очередные проклятия: «с гражданином Алехиным у нас все покончено — он наш враг, и только как врага мы отныне должны его трактовать». То есть получается, что, пользуясь каждым удобным случаем, Шахматная секция кричит, будто не желает знать Алехина; потом намекает на возможное возобновление отношений, если он первым об этом попросит; потом взрывается негодованием со словами «между нами все кончено!» Шахматная секция напоминает какую-то истеричную, ревнивую жену, которая так бы и хотела помириться с загулявшим мужем, да гордость не велит.

Само собой, все эти заявления Шахматной секции не имели характера приговора. Взять того же Куприна, опубликовавшего «Купол Св. Исаакия Далматского» в 1927 г., а спустя 10 лет совершенно легально вернувшегося на Родину; или множество царских офицеров, воевавших против Советов, но потом оказавшихся на службе в Красной армии; или тех «возвращенцев», что получили после войны советский паспорт и отправились домой. Никто этих людей не хватал, не тащил в ГУЛАГ и не расстреливал в ближайшем овраге. Судьбы складывались у всех по-разному, но сама по себе эмиграция или даже антисоветская деятельность в период Гражданской вой-ны или после бегства из России отнюдь не являлись основанием для грозного изрока.

Но мог ли предполагать это Алехин, памятовавший об одесской тюрьме и вызове на допрос в ВЧК?! Особенно, если предположить, что с деникинцами его действительно связывали какие-то, пусть и случайные, финансовые отношения. Зная о его желании вернуться в Россию или хотя бы побывать на Родине, можно себе представить, насколько неприятным сюрпризом стал очередной выпад Шахматной секции. Уже к этому времени относятся свидетельства о растущем пристрастии Алехина к алкоголю. Впрочем, находятся исследователи, утверждающие, будто Алехин только изображал выпивоху. Но, во‑первых, внятных объяснений тому, зачем понадобилось чемпиону мира притворяться пьяницей, до сих пор дано не было. А во‑вторых, слишком много самых разных свидетелей, знавших гроссмейстера лично и, не сговариваясь, подтвердивших его пагубное пристрастие. Даже в письмах Капабланки, писанных, разумеется, не для печати, встречается осуждение безалаберной жизни Алехина, его астрономических счетов за алкоголь. Что ж, дипломатическая карьера уже точно не складывалась, связь с Родиной пропала. Оставались одни шахматы и… Бахус. И гроссмейстер целиком погрузился в шахматную жизнь. Работал над книгами, ездил с гастролями, давал сеансы одновременной игры в разных странах. Бахус пока не мешал ему.