Ольга Валькова - Жизнь и удивительные приключения астронома Субботиной

Николай Александрович, по-видимому, не отказал в просьбе. Нина Михайловна благодарила его за это и немного подробнее рассказывала обо всех хлопотах в письме от 3 июля 1935 г.: «Дорогой Николай Александрович! Сердечно Вам благодарна за ответ, он пришел вовремя: 7.VII будет заседание, где выяснится это дело! Я поспешила уехать из „Узкого“ для хлопот, но в Москве никого не застала, Бонч-Бруевич болен и не бывает в музее, а Горький, к[ото]рый задумал этот Пантеон, не отвечал мне на письмо — я предлагала ему отвести на кладбище уголок для ИТР — прежних работников. Здесь тоже все в отъезде!.. Ваше доброе отношение и сочувствие тем более нас порадовало. Спасибо Вам дорогой, дорогой друг!» И продолжала: «Здесь, в музейном отделе Ленсовета, тоже все в отпуску, и поэтому уничтожено еще мало могил, но хотят перевести на Волково даже Тарханова, а из старинных могил даже Сперанского. В общем гораздо рациональнее было бы устроить Пантеон в Лаврском саду (бывшем Митрополита), а не разрывать 900 могил — большинство столетней давности (со времен холеры в 40-х годах!» «Я очень опечалена и расстроена!» — подвела итог своему изложению Нина Михайловна [1275] Субботина Н. М. Письмо Н. А. Морозову. 3 июля 1935 г. // Архив РАН. Ф. 543. Оп. 4. Д. 1811. Л. 19, 20. .

Настроение было испорчено, все виделось в мрачном свете. «После милого моему сердцу „Узкого“ в городе особенно душно и скучно, — рассказывала Субботина Морозову. — Сестра Оля в деревне с детьми около Невеля и здесь нет даже прислуги и друзья все в отъезде. Навещает меня брат Сергей М[ихайлович]. В „Узком“ узнала, что Вы были там у Веры Ник[олаевны] [1276] В. Н. Фигнер. . Правда, как там хорошо и уютно? А летом еще лучше, чем зимой. Не хватает только телескопа» [1277] Субботина Н. М. Письмо Н. А. Морозову. 3 июля 1935 г. // Архив РАН. Ф. 543. Оп. 4. Д. 1811. Л. 20. . Несмотря на слабые попытки увидеть в жизни хоть что-то приятное, удавалось это с трудом, и беда с могилами родителей не выходила у Субботиной из головы. «Собираюсь в Пулково как только выяснится наше дело с могилами родителей! — писала она, возвращаясь к больной теме. — Так хочется их сохранить! <���…> Папа вырос на идеях Чернышевского и так же воспитал нас. Ни тени принуждения, это был наш друг и руководитель и друг учащейся молодежи» [1278] Там же. Л. 20, 20 об. . К сожалению, «дело с могилами родителей» уладить, по-видимому, не удалось и они были разрушены.

Дела астрономические тоже не радовали и не давали особых поводов для оптимизма. «Жаль, что не закончилось вычисление Канонов затмений в которых участвовала Н. М. Штауде: она теперь в Уфе, ул. Рыкова 62, и пока работает как я, индивидуально, над теоретическими исследованиями стратосферы. Работы платной у нее еще нет — хотя и оч[ень] нужна!» — сообщала Нина Михайловна новости об осужденной в очередной уже раз и сосланной в Уфу коллеге. Даже сами природные явления, казалось, сговорились против Субботиной. «„Popular Astronomy“ говорит и о Солнечном затмении 25 XII 1935 в полночь на Южном Полюсе. Избрало себе хорошее местечко это затмение! Как туда поедут экспедиции?» — возмущалась почти серьезно Субботина. Разговор о затмении, однако, был способен немного улучшить ее настроение, правда совсем немного. «А куда собираетесь в буд[ущем] году Вы? — спрашивала она Морозова. — Мне бы очень хотелось пронаблюдать и это затмение на Белореченской или в Оренбурге, но придется хлопотать о присоединении к какой-ниб[удь] экспедиции, а то иначе никуда не попадешь!» — снова раздражалась Нина Михайловна [1279] Там же. Л. 20 об. .

И это раздражение вполне понятно. Новая жизнь, к которой вроде бы начали привыкать, тем не менее раздражала, как плохо сшитый костюм: жала и терла в самых неожиданных местах. Казалось, все смешалось, чтобы сделать жизнь невыносимой: отсутствие постоянной работы, удобного жилья, странные, вызванные непонятными причинами аресты друзей и коллег, проблемы с могилами родителей, которые здравомыслящий человек не мог вообразить в самых диких фантазиях, непонятная новая философия, которая вдруг вклинилась в строго научные исследования и начала диктовать свои условия. Но, главное, полная невозможность настоящей научной работы в то время, когда любимая наука развивалась стремительно и ярко, когда Нина Михайловна, привыкшая находиться на ее острие, могла только наблюдать «из окна», читая в научных журналах об открытиях и идеях других людей. «Какие интересные метеорологические и сейсмологические явления в этом году! — писала она Морозову. — На Солнце наверное много интересного, а наблюдать мне неоткуда! Даже наша квартира вся на север и солнце в ней никогда не бывает. Хорошо бы выстроить собственную избушку на основе прав персональных пенсионеров [и] поместить в ней телескоп!» [1280] Там же. Л. 21.

Тем не менее не в характере Н. М. Субботиной было сдаться и все бросить. И хоть мечта об «избушке» так и осталась только мечтой, Нина Михайловна приложила максимум усилий, чтобы попасть на наблюдение затмения 1936 г. 3 февраля 1936 г. она рассказывала об этом К. А. Морозовой. «Собираюсь на затмение вместо Оренбурга на Сев[ерный] Кавказ, и помимо астрономич[еских] наблюдений хотела бы произвести биологические. В Пулкове был о них доклад Стрельникова [1281] Стрельников Иван Дмитриевич (1887–1981) — советский зоолог; доктор биологических наук, основатель экспериментальной экологии, много лет проработал в Научно-исследовательском институте им. П. Ф. Лесгафта. из Вашего института, и мы сговорились с ним повидаться по этому поводу, — писала она и продолжала: — В Пулково лично мне обещали дать на дорогу 300 р[ублей], и Герасимович [1282] Герасимович Борис Петрович (1889–1937) — русский и советский астроном; в 1933–1937 гг. директор Пулковской обсерватории. поговорил с Барабашовым [1283] Барабашов Николай Павлович (1894–1971) — советский астроном; академик АН УССР с 1948 г.; с 1930 г. — директор Астрономической обсерватории Харьковского университета. о моем присоединении к экспедиции Харьковской обсерватории на ст[анции] Белореченской. Они будут там в жел[езно]-дор[ожной] школе. Не знаю — найдется ли помещение в ней для меня: надо еще списаться в заведующим школой и подобрать в Ленинграде сотрудников» [1284] Субботина Н. М. Письмо К. А. Морозовой. 3 февраля 1936 г. // Архив РАН. Ф. 543. Оп. 6. Д. 470. Л. 74. .

Но на этот раз Н. М. Субботина просила не только за себя: она была очень обеспокоена судьбой коллеги и подруги Н. М. Штауде, находившейся в это время в ссылке в Уфе [1285] Н. М. Штауде была арестована первый раз как член редколлегии журнала «Мироведение» 20 января 1931 г.; приговорена к высылке из Ленинграда; работала в Полтавской гравиметрической лаборатории; 5 марта 1935 г. арестована вторично; приговорена к высылке в Уфу. , и надеялась вытащить ее оттуда или хотя бы помочь устроиться на работу, считая, что затмение — вполне подходящий случай. «Я просила в Пулкове многих за Н. М. Штауде, — писала она К. А. Морозовой, — но все упирается в разрешение на въезд, за какие-ниб[удь] 310 километров и всего на 2 недели! Но — куда уже хлопотать въезд, если не знаешь, в какую экспедицию ее примут на работу? И от чьего имени надо возбуждать ходатайство? От имени самой Н[ины] М[ихайловны] или от данной экспедиции? В. Г. Фесенков [1286] Фесенков Василий Григорьевич (1889–1972) — советский астроном; член-корреспондент АН СССР с 1927 г. по отделению физико-математических наук по разряду математических наук; академик АН СССР с 1935 г. по отделению математических и естественных наук (астрономия). , как всегда очень спешил и хотя отнесся сочувственно, но с ним говорить пришлось на ходу (тоже как всегда!); Прокофьев [1287] Можно предположить, что Н. М. Субботина имеет в виду Георгия Алексеевича Прокофьева (1902–1939) — воздухоплавателя и стратонавта; в 1931–1939 гг. координатора военных программ стратосферных полетов. не приезжал. С. И. Вавилов [1288] Вавилов Сергей Иванович (1891–1951) — русский и советский физик; член-корреспондент АН СССР с 1931 г.; академик АН СССР с 1932 г.; в 1945–1951 гг. — президент АН СССР. В 1933–1937 гг. — председатель Комиссии по изучению стратосферы при Президиуме АН СССР. тоже. Г. П. Герасимович был оч[ень] занят и я поручила Перепелкину [1289] Перепелкин Евгений Яковлевич (1906–1938) — советский астроном; сотрудник Пулковской обсерватории с 1929 г.; с 1934 г. — профессор, заведующий лабораторией астрофизического сектора. после пленума спросить его ответ на мое письмо — относительно желательности участия Н[ины] М[ихайловны] в работах Оренбургских экспедиций и ассигновании ей на работу, как мне, 300 р[ублей]» [1290] Субботина Н. М. Письмо К. А. Морозовой. 3 февраля 1936 г. // Архив РАН. Ф. 543. Оп. 6. Д. 470. Л. 74 об. . И продолжала, обращаясь с просьбой: «Еропкин [1291] Еропкин Дмитрий Иванович (1908–1938) — советский астрофизик; в 1936 г. — сотрудник Пулковской обсерватории; в 1930–1936 гг. ученый секретарь Комиссии по исследованию Солнца. скоро поедет в Москву и там будет говорить о разрешении для Н[ины] М[ихайловны] и с Прокофьевым, и с Фесенковым, но нельзя ли, все-таки, чтобы это ходатайство о разрешенье поддержал кто-ниб[удь] из Ин[ститу]та Лесгафта? [1292] После 1917 г. Н. М. Штауде несколько лет работала в Институте Лесгафта. Ведь это очень важный момент показать, что Н[ина] М[ихайловна] хороший наблюдатель и ее работу знают и ценят! Тогда бы ей скорее удалось найти работу и в Уфе». При этом сама Субботина уже попыталась что-то сделать, правда безуспешно: «Просила я для своей группы (подразумевается Н[ина] М[ихайловна]), 600 руб., но это не прошло, дали только на меня…» [1293] Субботина Н. М. Письмо К. А. Морозовой. 3 февраля 1936 г. // Архив РАН. Ф. 543. Оп. 6. Д. 470. Л. 74 об. .