Сергей Михеенков - Маргелов

Зашел. Кабинет полуосвещен, горит настольная лампа и одна лампочка под потолком. В довольно просторном кабинете два канцелярских стола, поставленных Т-образно, десятка полтора простых стульев по стенам. В углу металлический сейф с двумя шлакоблочными кирпичами наверху, по-видимому строительными образцами. Портрет Сталина в рамке. Скромное убранство кабинета говорило о том, что его хозяин не очень-то засиживается здесь и равнодушен к излишествам.

Посреди кабинета стоял генерал в гимнастерке со Звездой Героя, в синих шароварах с лампасами и в унтах. Ладная, атлетическая фигура, подпоясанная генеральским ремнем без портупеи. Приятное, если не сказать, красивое лицо славянского типа несколько портил шрам на щеке. Твердо сжатые губы и характерные складки подчеркивали решительный характер и волю.

Я четко доложил, что прибыл в штаб корпуса для дальнейшего прохождения службы.

— Ты, академик, по-честному скажи, с желанием прибыл к нам или нет? — хриплым голосом спросил комкор.

— По правде, товарищ генерал, без всякого желания.

— Григорий Павлович! — обратился он к подполковнику в авиационной форме, сидевшему у приставного стола (позднее я узнал, что это был начальник ПДС корпуса Григорий Павлович Паньков). — Ты только посмотри на него! Еще и гвоздя не забил, а уже — не хочу у вас работать! Присылают к нам всяких мудаков, будто у нас не десантный корпус, а румынский бардак!

Он нервно ходил по кабинету, торопливо затягивался папиросой и продолжал громко ругаться, не выбирая выражений.

Такой разговор меня тоже разозлил, к тому же с утра был голодный, и я резко прервал его:

— Товарищ генерал! Чего вы ругаетесь? Вы спросили меня, я вам честно ответил. Но я вам докладываю, что раз прибыл в корпус, значит, и работать буду добросовестно.

— Спасибо! Уважил… — насмешливо проговорил комкор и тут же задал мне в лоб другой, не менее провокационный вопрос:

— Скажи по-честному, водку пьешь?

— Пью, товарищ генерал!

— Ну, вот, такую мать! Всех пьяниц к нам в корпус присылают! У нас своих выпивох, как цыган на ярмарке!

— Товарищ генерал! Выпиваю не часто, лишь по случаю и умеренно, — пытался оправдаться я.

— Пить не надо вообще, даже умеренно.

И, слегка улыбнувшись в сторону начальника ПДС, добавил:

— Ну, разве что в праздники, да и то в революционные. — И вдруг спросил: — А прыгать будешь?

— Раз приехал в воздушно-десантный корпус, то и прыгать буду, — ответил я.

— Это уже лучше, — выдохнув струю дыма, сказал генерал. — Теперь слушай, что надо знать десантнику, чтобы освоить прыжок с парашютом. Во-первых, научиться укладывать его. Хорошо уложишь — на пятьдесят процентов жив! Во-вторых, правильно отделиться от самолета. Рот раскроешь — весь завтрак через задницу вылетит. Если отделишься коровой, обязательно что-нибудь да запутается. А если все сделаешь правильно, еще на пятьдесят процентов будешь жив. И еще надо научиться правильно приземляться — тогда без костылей ходить будешь!

Комкор ходил по кабинету и, рубя рукой воздух, продолжал:

— Я вот по-честному тебе, академик, скажу. Сам два раза обе ноги ломал. Но вот теперь освоил и ничего… хожу.

Хохмит генерал, подумал я. Маргелов будто угадал мои мысли и снова повернулся к подполковнику:

— Григорий Павлович! Скажи, разве не так?

Григорий Павлович улыбался, спокойно слушая этот генеральский инструктаж. Наверное, я был не первым офицером, кому преподавал командир корпуса парашютное дело.

— Ну, теперь тебе все ясно? — улыбаясь, спросил комкор.

— Так точно, товарищ генерал! Закажу брезентовые штаны пошире, чтобы из них все выдуло ветром, если, не дай бог, при прыжке рот раскрою!

— Ну, мудачок, хорошо, что понял кое-что. Там у вас в разведотделе хорошие офицеры, присматривайтесь к ним, перенимайте все лучшее и полезное.

Когда я был уже за дверью, услышал хриплый голос генерала:

— А из этого академика неплохой десантник получится».

История эта невеселая, хотя есть чему улыбнуться — и не особенно горько. Произошла она в 1953 году в одной из частей 98-й гвардейской воздушно-десантной дивизии.

В штаб корпуса позвонили из штаба дивизии: ЧП! Маргелов выслушал подробности тревожного доклада и приказал дежурному офицеру:

— Машину! Живо!

А докладывал командир 98-й дивизии полковник Мороз, просил разрешения «во избежание ненужных жертв» применить оружие на поражение.

Маргелов выругался, так что на другом конце провода даже треск прекратился. Сказал:

— Застрелить-то солдатика большого ума не надо. А сам пробовал разговаривать?

— Пробовал, — сказал Мороз. — Бесполезно. И командир полка пытался. Никого не подпускает. Так что остается одно. Злой. Пьяный. К автомату два запасных диска.

— А ты как думал! — снова выругался Маргелов. — Десантник к бою приготовился! Хороший солдат?

— Хороший. Плохому ротный отпуска не объявлял бы.

— Вот видишь! Ничего без меня не предпринимать! Я сейчас буду!

Ездил он тогда на служебной «победе». Машина всегда была на ходу. Так что к месту происшествия прибыл быстро.

В эту ночь солдат отправился в наряд в составе караульного взвода, заступил на пост часовым, отстоял смену, а во время второй напился и потребовал, чтобы к нему пришел командир роты. Предыстория такова: ротный пообещал солдату отпуск на родину, уже объявил об этом перед строем, но потом по какой-то непонятной причине отменил его.

— Пусть придет командир роты! Я застрелю его! — кричал часовой.

Командира роты среди собравшихся не было. Он где-то надежно спрятался. На ЧП сбежалась половина полка.

Вокруг поста окапывался караульный взвод. Устанавливали пулемет. Солдаты готовы были открыть огонь в любую минуту и выполнить приказ о ликвидации.

Застав такую картину, Маргелов снова выругался и крикнул солдату:

— Сынок! Подожди, не стреляй! Я выйду к тебе! Поговорим!

— Не подходите никто! — снова закричал солдат; по голосу можно было понять, что он находится в крайней степени нервного срыва. — Пусть выйдет командир роты! И я его, суку, застрелю!

— Потом разберемся с командиром роты! Потом разберемся с ним! Давай поговорим! — И Маргелов шагнул на открытое пространство, засыпанное щебнем.

Он шел к посту. Солдат молчал. Ни голоса, ни выстрела. Когда до караулки осталось шагов двадцать, Маргелов остановился:

— Сынок! Видишь, я без оружия! Знаешь ли ты меня?

— Знаю! — тут же послышался голос; теперь он был спокойнее. — Вы — наш генерал! Командир корпуса!

— Вот видишь. Давай поговорим спокойно. Мне приятно, что ты меня знаешь как командира своего корпуса. И я, может, тебя знаю. Мне сказали, что ты хороший десантник. Мы с тобой оба десантники и сумеем поладить.