Джиллиан Додд - Валюта любви [Отважное путешествие к счастью, уверенности и гармонии. Автобиография основательницы бренда Roxy] [litres]

Сенчери-Сити, 1979 год

Вильгельмина Купер, или «Вилли», сидит напротив меня за столом и курит, листая мой портфолио. Живая легенда и тезка моего агентства Wilhelmina Models отправилась из Нью-Йорка в Лос-Анджелес, чтобы встретиться со своими девушками с Западного побережья.

Из-за ее репутации гламурной нью-йоркской модели шестидесятых годов я представляла ее великолепной красавицей, статной и элегантной. Но хрупкая женщина, сидящая передо мной, на самом деле тощая, с землисто-серым цветом лица. Она держится холодно и сдержанно – ни грамма теплоты, ничего личного. Может быть, Нью-Йорк делает людей такими. Пытаюсь наладить с ней контакт, но мне это явно не удается.

– Итак, Джилл, тебе нужно сбросить десять фунтов. Отрасти длинные волосы – и никакой челки.

Она взмахивает в мою сторону пальцами, в которых держит сигарету.

– Твои ногти должны быть длинными и ухоженными – всегда, – говорит она, делая затяжку.

– Но у меня ногти очень тонкие, поэтому они не вырастают длинными. Я даю уроки плавания, и они постоянно намокают.

Это ее не интересует.

– Тогда наращивай акриловые. Ты могла бы хорошо поработать в рекламе купальных принадлежностей и нижнего белья. Думаю, тебе нужно провести какое-то время в Париже. Я позвоню нашему французскому агенту. Было приятно с тобой познакомиться.

Она протягивает мне портфолио, мы пожимаем друг другу руки, и я выхожу уязвленная.

Руководитель моего агентства считает меня толстой, и ей не нравятся мои волосы. По-видимому, сто двадцать три фунта (56 кг) слишком много для моего роста в пять футов и четыре дюйма (176 см). Как мне быстро отрастить длинные волосы? Это займет годы!

В этот момент мой мир напоминает темный туннель отвращения к себе. Я дура, если думала, что смогу работать моделью в Нью-Йорке!

Пробираясь по крытой парковке, размышляю о том, как морить себя голодом. В оцепенении еду в маникюрный салон, где маникюрша наносит на ногти слои токсичной эпоксидной смолы и полирует ее электрической шлифовальной машинкой. Мое сознание мечется между плохими идеями, самоедством и ужасными способами заглушить голод.

Ненавижу фальшивые ногти. Они заставляют меня испытывать клаустрофобию, словно я задыхаюсь, поэтому срываю их кусачками в ночь перед отъездом в Париж.

Парижская автостоянка, зима 1980 года

Февраль 1980 года, из Международного аэропорта Лос-Анджелеса в аэропорт имени Шарля де Голля

Рядом со мной сидит девушка, она явно модель. Сужу об этом по ее нереально красивому, безупречному лицу. Возможно, она собирается работать моделью в Париже, как и я.

– Привет, я Джилл. Ты у кого?

– Я у Вилли. А ты?

Ее голубые глаза и пухлые губы имеют вполне товарный вид, а с такими длинными шоколадно-каштановыми волосами у нее не будет проблем. Хотела бы я, чтобы мои были такими же длинными.

– Я тоже, но никогда не видела тебя в агентстве. Извини, тебя как зовут?

– Скарлетт, я только что переехала из Портленда. Вот почему ты не видела меня.

Самолет набирает высоту, и салон заполняется сигаретным дымом, что мгновенно вызывает у меня пульсирующую головную боль. Я смотрю на Скарлетт.

– Ты ведь не куришь, правда?

– Нет! Это ужасно, я начинаю задыхаться.

Она машет рукой, пытаясь разогнать дымный туман перед своим лицом.

– Послушай, ты собираешься работать с Paris Planning? Ты знакома с Жеральдом? – спрашиваю я.

– Да, встречалась с ним в Лос-Анджелесе. Думаю, нас поселят в одном отеле.

– Хорошо! Рада, что нам не нужно делать это поодиночке.

– Тебе известно, что Жеральд выбрал только двух девушек из США для приезда в Париж, верно? – спрашивает она.

– Нет. Правда? – я сразу же чувствую себя польщенной, но задаюсь вопросом, действительно ли это так.

Вытаскиваю из сумки свою книгу «Французский язык для путешественников». Хочу узнать, как сказать «привет», «пожалуйста» и «спасибо». Скарлетт уткнулась носом в любовный роман с сексуальной женщиной и хмурым мужчиной на обложке.

Все пытались отговорить меня от поездки в Париж, кроме агентства и Аллейн, которая наставляла меня:

– Овечка, лучший способ описать французов – это если в комнате будет проклятая труба, они оклеят ее обоями. У них есть генетическая потребность все украшать. Ох, а зимой там холодно до чертиков. Я имею в виду, Чопперс, если ты поедешь в Париж зимой, то отморозишь свою задницу.

Аллейн – реалистка. И – да, это зима – февраль, чтобы быть точной. Аллейн – единственная из моих знакомых, побывавшая в Париже. Нервничаю – и не только о погоде. Я нахожусь на задании, чтобы поддержать себя финансово, и моя потребность в свободе и независимости сильнее страха, стучащего в висок. Кроме того, я научилась преодолевать страх и сбрасывать беспокойство, пока не перестану его ощущать. Намерена справляться со всем самостоятельно. Просто обязана. И настроена никогда больше не зависеть от кого-либо. Я должна быть свободна. Мне необходимо поддерживать себя в финансовом отношении и создавать свою жизнь на собственных условиях.

После одиннадцати часов полета, без сна, мы приземляемся за полночь в аэропорту Шарля де Голля, который оформлен в духе «Земли будущего» в Диснейленде. Пассажиры из других стран, названия которых даже не могу себе представить, штабелями спят на полу.

Мы волочим наши тяжелые, набитые чемоданы мимо спящих в вагон RER [1] Система скоростного общественного транспорта, обслуживающая Париж и его пригороды. – Здесь и далее примеч. пер. , который везет нас в центр Парижа. Поезд с шумом проносится в темном туннеле; смотрю на Скарлетт сквозь кровавую мглу.

– Я не останусь здесь больше месяца, максимум двух.

– Я тоже.

Наш поезд резко останавливается. Мы выходим и блуждаем в тусклом подземном лабиринте метро под Парижем.

– Что означает «sortie»? – спрашивает Скарлетт, глядя вверх.

– Не знаю, – говорю я встревоженно. Мы перетаскиваем наши огромные сумки из одного туннеля в другой, вверх и вниз по тысяче ступеней, пытаясь сдвинуть с места каждый закрытый турникет и дверь из нержавеющей стали. Метро закрывается ночью, и мы заперты. Стою перед парой стальных дверей и решаю их перескочить. Оглядываюсь назад, на лице Скарлетт написано: «ни за что».

– Пойдем, я помогу тебе, – упрашиваю я.

Я не заметила, насколько она миниатюрная, может быть, всего пять футов и четыре дюйма (163 см). Она закатывает глаза и наконец карабкается на турникет с той стороны, где вставляется билет, затем забрасывает ногу на стальную дверцу и скользит вниз по противоположной стороне. Поднимаю багаж, перетаскиваю на другую сторону, взбираюсь вверх и спрыгиваю.