Ричард Галлахер - Одержимые дьяволом. Мой опыт психиатра рядом с паранормальным [litres]

Однако многие годы последователи Фрейда защищали своего учителя и разрабатывали стандартную формулировку для его ошибочной теории. Как психоаналитики, так и историки утверждают, что Фрейд в течение последнего десятилетия XIX века занимался энергичными поисками т. н. caput Nile , или, переводя с латыни, «истока Нила», невропатологии. Его целью было найти основной фактор, вызывающий тяжелые невротические (и, возможно, околопсихотические) расстройства, которые он наблюдал в своей практике. Поначалу Фрейд верил «спонтанным» признаниям своих пациентов о том, что они подверглись сексуальному насилию. Согласно немного приукрашенным отчетам многих из его первых последователей, Фрейд, однако, со временем пришел к выводу, что эти истории – продукт сверхактивного воображения пациентов, и более правильным будет объяснять их как глубоко заложенные и давно подавляемые фантазии, которые стало теперь возможным увидеть благодаря его новому методу. Биографии Фрейда, написанные симпатизирующими ему авторами, такими, к примеру, как Эрнест Джонс («Жизнь и творения Зигмунда Фрейда») [71]и Питер Гай («Фрейд: жизнь для нашего времени»), поддерживают эту точку зрения. Гай пишет, в частности, что Фрейд «какое-то время» принимал пугающие рассказы своих пациентов за истину, но в конце концов стал считать их «собранием сказочных историй» [72].

Однако, обратившись к работам самого Фрейда, датированным 1890-ми годами, можно лучше понять, что же происходило на самом деле. Из его сочинений видно, что Фрейд какое-то время невольно совершал точно те же самые вещи, которое впоследствии, много десятилетий спустя, стали причиной огромного недоверия к выводам восторженных сторонников «восстановленных воспоминаний», в том числе в контексте сатанинских ритуалов. Беспристрастный обзор статьи Фрейда 1896 года «К этиологии истерии» показывает, что это пациенты слушали его, а не он пациентов. Фрейд замечает в статье, что его пациенты до анализа ничего не знали о событиях, о которых потом рассказывали. Как правило, они «возмущались», если он говорил им заранее, что сцены таких событий могут возникнуть у них в голове. «Только сильнейшее принуждение [курсив мой] к терапии могло побудить их к воспроизведению», – пишет Фрейд.

Признавая, что он «с большим усилием навязывал некоторые знания» своим пациентам, Фрейд и его коллега Йозеф Брейер пишут в другой своей ранней статье «Исследования истерии» (1895), что, даже когда пациенты соглашались наконец с точкой зрения терапевта, они все же настаивали, что «не могут вспомнить, что думали об этом».

Выводы Фрейда явно основывались на его собственных ранних теориях и методах. Следуя своей логике, Фрейд считал, что работает с воспоминаниями, находящимися в области бессознательного, потому что они вызывают сильное противодействие, – и, следовательно, они не могли возникнуть спонтанно. Кажется неизбежным прийти к заключению, что Фрейд споткнулся о то, что позже было названо «ложными воспоминаниями».

Неудивительно, что беспочвенные обобщения Фрейда не были восприняты с восторгом на Конгрессе венских врачей, где он впервые представил свои идеи научному сообществу. Его работы вызвали резкую критику и недоверие, а сам Фрейд заслужил репутацию маниакального приверженца теории исключительности сексуального начала. К его чести, Фрейд не держался за ошибки и изменил свои первоначальные взгляды. В то же время, вместо того чтобы взять на себя ответственность за неприятный эпизод и ранние ошибки, он предпочел свалить всю вину на пациентов.

Одним из печальных результатов этой ранней главы в истории психоанализа стало многолетнее принижение значения реальной жизненной травмы как важного фактора, способствующего развитию психических болезней. Общее мнение терапевтов до середины XX века состояло в том, что жестокое обращение и травмы в анамнезе пациентов встречаются довольно редко – к примеру, в одном из методических пособий того времени писалось, что частота инцестов составляет один ребенок на миллион. Даже в то время, когда я сам начинал как психиатр, многие ведущие врачи практически не учитывали влияние и статистику случаев жестокого обращения.

Неизбежная реакция на этот образ мышления случилась уже в 1970–1980 годы. Для многих из нас, занимавшихся лечением невротичных пациентов, становилось все более очевидным, что в этой категории людей наблюдается огромный процент переживших в прошлом жестокое обращение. Среди нескольких диагностических групп пациентов, особенно тех из них, кто страдает пограничными расстройствами, особенно часто встречаются люди, пострадавшие в прошлом от сексуального, физического или эмоционального насилия, и сейчас эти факты широко известны. Также теперь у нас есть более полное понимание того, какие нейробиологические последствия могут быть у таких историй.

Однако, как это часто бывает, маятник теперь качнулся в другую сторону. В некоторых терапевтических кругах (и среди некоторых слабо подготовленных специалистов в области психического здоровья) выявление и «исцеление» травмированного «я» стало главной, а иногда и единственной целью лечения. Некоторые терапевты даже решили называть себя «травмапевтами», как это сделал консультант Рэймонда.

Именно по этой причине многие психотерапевты, невольно или даже намеренно, оказывали давление на своих пациентов, чтобы они воссоздали те воспоминания, которые на деле не соответствуют никаким реальным событиям прошлого, – как это делал, по мнению многих, Фрейд. В основном это были «воспоминания» о якобы пережитом насилии. Некоторые терапевты настолько уверили себя в важности фактора жестокого обращения, что, как и Фрейд веком ранее, начали побуждать своих пациентов обыскивать темные закоулки своей памяти, полагая, что там обязательно найдутся такие подавленные воспоминания.

В опубликованном нами исследовании мы постарались исключить из результатов все неоднозначно трактуемые воспоминания. Мы предполагали, что пациенты, подвергшиеся насилию, помнят травму и им не нужна терапия, чтобы «восстановить» воспоминания, хотя их детали, возможно, несколько померкли. Я не могу припомнить, чтобы кто-либо из моих коллег-психиатров из четырех медицинских колледжей, с которыми у меня есть контакты, сообщал, что получил заслуживающие доверия данные от какого-то пациента, внезапно «вспомнившего» после многих лет забвения о полученной в прошлом серьезной травме, не говоря уже о ритуальном насилии.

Одна пациентка нашего стационара, которую я хорошо знал, утверждала, что ее мать-сатанистка и другие члены сатанинской секты издевались над ней в детстве. Она считала, что это не восстановленное воспоминание, а факт ее жизни, который она никогда не забывала. Однако я знал, что она много лет работала с психологом, который вводил ее в гипноз и уверял в том, что у нее расстройство множественной личности, поэтому мое отношение к ее словам было довольно скептическим, хотя она продолжала держаться своей версии произошедшего. И я, конечно, не мог ее опровергнуть.