Василий Шатилов - В боях рожденное Знамя

Все больше и больше наших бойцов на противоположном берегу. Вот уже водная преграда осталась позади. Противник ничего не мог поделать с натиском советских солдат. Бой шел уже на южном берегу Фербиндунгс-канала.

Дивизия не давала противнику опомниться и прийти в себя. Овладев каналом, без малейшего промедления двинулась вперед.

Выбитые из первых зданий, гитлеровцы засели на станции Бойсельштрассе, метрах в двухстах от канала, не давая возможности переправлять через него артиллерию и танки. Дорога каждая минута. И тут в дело вступили саперы. Под ураганным огнем противника они начали разминировывать и ремонтировать мост. Вернее сказать, не ремонтировать, а наводить заново, так как он был сильно разрушен.

В это время бойцы капитана Неустроева ворвались на станцию Бойсельштрассе.

По восстановленному мосту двинулись орудия и танки. Дивизия прорвала городской оборонительный обвод и открыла путь в глубь Моабита. Противник предпринял несколько яростных контратак.

Солдаты капитана Неустроева распахнули ворота концентрационного лагеря, в котором томились советские люди, угнанные гитлеровцами из Белоруссии, с Украины, из других временно оккупированных республик и областей. Высокий забор, колючая проволока, сторожевые вышки с пулеметами и овчарками. Высыпали исхудавшие люди. Плачут от радости, обнимают солдат, благодарят за спасение.

Мне уже приходилось беседовать с освобожденными из концентрационных лагерей. Они много рассказывали о той жестокости, с которой обращались с ними фашисты. Не успел подойти к бывшим узникам, как вокруг меня моментально образовалось плотное кольцо молодых ребят и девушек. Все они говорили и говорили, мне было трудно уловить о чем.

Одна рядом стоящая со мной девушка рассказывала подробно и быстро:

— Обращались с нами, как с рабочим скотом… Работали по двенадцать часов в сутки… Кормили впроголодь. Били… — Глаза ее были полны ненависти. — Дайте нам винтовки. Возьмите нас, мы вместе с вами пойдем.

Моабит — центральная часть Берлина, опоясан с севера, запада и востока глубокими каналами. Берега обшиты железобетонными плитами. С юга протекает река Шпрее.

Бои внутри района Моабит, старинного и очень густо заселенного, становились все ожесточеннее. Разрушения от бомбардировки здесь были сравнительно небольшие. Узкие улицы напоминали огромные каменные траншеи. Дома с толстыми стенами и высокими кирпичными заборами, заводы и фабрики гитлеровцы приспособили для активной обороны. Поэтому бои приходилось вести в очень тяжелых условиях, штурмовать такие громадные и прочные здания, как, скажем, Моабитская тюрьма. Но кто в те дни думал о трудностях! Мы сражались в центре фашистского логова. Каждый наш удар приближал Победу, и непреодолимое становилось преодолимым, невозможное — возможным.

Танки и самоходно-артиллерийские установки упорно продвигались по улицам Моабита, прокладывая путь пехоте, подавляя и уничтожая огневые точки противника. Не оставались в долгу у своих друзей и стрелки. Они следовали за танками и самоходками, оберегая их от «фаустников», которые стреляли чуть ли не из каждого дома.

К одиннадцати часам дня 28 апреля части нашей дивизии овладели заводским кварталом южнее Малого Тиргартена. Перед нами была Моабитская тюрьма — огромное зловещее здание, встретившее нас ураганным огнем. Было известно, что обороной руководит сам Геббельс и что он находится где-то рядом. Конечно, каждый из нас думал о том, чтобы захватить этого палача живым.

Вызываю по телефону командира полка полковника Зинченко:

— Товарищ Зинченко! Вы наступайте на Моабитскую тюрьму севернее Малого Тиргартена во взаимодействии с полковником Мочаловым. Он будет наступать южнее. Задача: окружить и пленить вражескую группировку.

— Слушаюсь! Сейчас произведу маленькую перегруппировку: один батальон будет наступать прямо на тюрьму, а два пойдут севернее.

— Правильно. Действуйте!

Адъютант Курбатов докладывает, что у телефона полковник Мочалов. Беру трубку:

— Товарищ Мочалов! Оставьте батальон Блохина против тюрьмы в парке Малого Тиргартена, а двумя батальонами наступайте южнее. Задача: охватить район тюрьмы с юга и во взаимодействии с подразделениями полковника Зинченко окружить вражескую группировку, оборонявшую тюрьму.

— Есть! Приступаю к выполнению.

И вот после короткого, но мощного артналета полки пошли в атаку.

Наблюдаю в бинокль, как Степан Андреевич Неустроев и его ординарец П. Пятницкий, пригнувшись, перебежали улицу в сторону, где располагалась тюрьма. Осталось всего несколько десятков шагов, когда с левой стороны из трехэтажного дома противник открыл из пулеметов огонь. Но пулеметный огонь противника не остановил наступающих, бойцы, прижимаясь к стенам зданий, продолжали двигаться вперед. Появилась 76-мм пушка из батареи Кучерина. Несколько прицельных выстрелов, и пулеметы противника замолчали.

Капитан Неустроев флажками давал сигнал командирам рот идти вперед.

Пятницкий с колена из-за угла дома очередь за очередью стрелял из автомата по перебегающему врагу.

Стрельба на какое-то мгновение заглохла, используя затишье, роты не стали ждать, пока рассеется пыль и дым от гранатных разрывов, рванулись от зданий, за которыми укрывались, побежали через улицу к тюрьме. Противник, отступая, прикрывал свой отход огнем из пулеметов и фаустпатронов.

Проходит час-полтора. Докладывают, что захвачены первые пленные. Выхожу. Их около тысячи двухсот человек. Спрашиваю, нет ли среди них Геббельса. Отвечают, что нет. Подходит вторая группа, человек восемьсот. В ней его тоже не оказывается. Ясно — скрылся.

Как впоследствии сообщил пленный офицер из оперативной группы, примерно за час до окружения Геббельс был вызван Гитлером в имперскую канцелярию…

А бой уже завершался. Страшная Моабитская тюрьма в наших руках. Открыты двери камер, освобождены узники. Тогда, конечно, не было ни времени, ни возможности интересоваться каждым из них, но когда я думаю о тех временах, то вспоминаю стихи татарского поэта Мусы Джалиля — узника этой зловещей тюрьмы.