Леонид Борткевич - «Песняры» и Ольга

С большим трудом я тогда доиграл этот проигрыш на трубе. Песню «Березовый сок» я пел, глотая слезы. Весь зал нам хлопал стоя, но мы этого не слышали. Выдержав весь концерт, мы сразу уехали.

Потом были похороны в филармонии и цинковый гроб. У Валеры остались двое маленьких детей.

Володя Мулявин был в шоке. Он замкнулся и долгое время просто не мог говорить.

Вдове Валеры Раисе было всего двадцать три года, Володя ей всегда помогал, а позже взял в «Песняры» костюмером. Раиса Мулявина проработала в ансамбле с 1982 по 1991 год. На гастролях Володя частенько звал ее к себе в номер поговорить по душам — ему очень не хватало Валеры, и время не сделало эту потерю менее болезненной. Раиса вспоминала потом его слова: «Остался я совсем один…»

Первую мою поездку по Дальнему Востоку я запомнил еще и потому, что из Владивостока мы привезли настоящие дубленки. В Минске в дубленках тогда ходили только жены больших чиновников. Дубленки были страшным дефицитом, а тут заходим в магазин — висят монгольские дубленки, и цена у них, как сейчас помню, сто сорок — сто семьдесят рублей, в зависимости от размера. Это была не овечья шкура, а дархан, из горной козы.

Накупили дубленок. А до этого мы были почти месяц на Сахалине и затоварились рыбой и японскими товарами.

Так вот, груженные рыбой, японской техникой и монгольскими дубленками, прилетели в Москву и, как маленькая наполеоновская армия, двинулись в сторону Белорусского вокзала. До поезда оставалось несколько часов: отправлялся он вечером с 30 на 31 декабря, и если бы мы опоздали, то Новый год встретили бы в дороге. А дома ждут родные… В общем, загрузили несколько такси и поехали. Я, Коля Пучинский и Даник сели в последнюю машину. Проехали примерно километр, и тут Коля Пучинский, расслабившись, возьми и скажи:

— Ну, теперь мы опоздаем, если только колесо лопнет.

Не успел договорить — слышим хлопок. Машина остановилась, водитель повернулся к Коле:

— Выходи, волшебник, будешь вместо домкрата.

Колесо мы поменяли так быстро, что нам позавидовала бы техническая команда «Формулы-1». Но сумки все равно пришлось забрасывать в уже уходящий поезд, а потом еще с полчаса, утирая пот в тамбуре, нервно курить и сортировать трофеи.

Когда мы в Минске похвастались своей добычей, многие знакомые и друзья попросили привезти им такие же дубленки, если будем на Дальнем Востоке еще раз. Но больше всех на Дальний Восток хотела поехав Лида Кармальская.

У Лиды была мечта — купить шубу из норки. Не знаю, где она могла такую видеть, думаю, что в Минске подобных шуб никто не носил. Да и норку ту в Беларуси никто не видел, она у нас не водится. Но Лида загорелась, она мечтала о норковой шубе, только об этом и думала. Лида Кармальская была красивой женщиной, они с Володей Мулявиным поженились еще в ранней юности, и она во многом ему помогала: могла пойти, когда необходимо, к начальству, что-то попросить, что-то выбить. Мулявина это не интересовало, он жил только музыкой.

По прошествии года еще одна поездка на Дальний Восток все-таки состоялась.

Помню, прилетели мы на Камчатку. В Петропавловске-Камчатском на каком-то складе Даник Демин нашел дубленки. В то время волшебная фраза «ансамбль "Песняры"» открывала дорогу на любой склад. Вопросами закупок у нас занимался Даник, он не работал непосредственно на сцене и имел возможность выйти в город. У нас же вся жизнь в полном смысле этого слова проходила на сцене. Первый концерт на той же Камчатке начинался в двенадцать утра, последний, четвертый — в девять вечера. В перерывах мы перекусывали прямо на сцене — ели то, что нам принесут из местного кафе или ресторана.

Так вот, Даник нашел-таки эти дубленки, и мы отправили к себе на родину, в Минск, около ста пятидесяти штук. Для этого нам пришлось раздобывать для складских работников контрамарки на собственные концерты. И еще они побывали на концерте, а некоторые и не один раз. А ведь это было не так просто: на концерт «Пеняров», где бы мы ни выступали, за километр до концертного зала спрашивали лишний билетик. Попасть на концерт, тем более бесплатно, было практически невозможно.

Был тогда такой хозяин Камчатки — Маграчев, он и распоряжался билетами и контрамарками. Турне по Камчатке у нас должно было закончиться, нас ждали в других городах. Но мы перелетали с места на место военно-транспортной авиацией, и Маграчев устроил для самолетов нелетную погоду. Тогда же Маграчев продал абонементы на разные самодеятельные хоры и коллективы — все, что у него было, — на год вперед, потому что эти абонементы шли в довесок к билетам на ансамбль «Песняры».

Из-за того что мы задержались на Камчатке, весь график гастролей полетел к чертям, слетели концерты, которые должны были проходить в Хабаровске. Больше всего из-за этого расстроилась Лида Кармальская. Лида договорилась с директором какого-то зверосовхоза, чтобы ей оставили набор палевых норок на шубу, и получить их она должна была именно в Хабаровске. Мечты о норковой шубе становились все более призрачными.

Прилетели мы во Владивосток, и у нас образовалась небольшая «форточка» между концертами. Мы с Даником отправились в город, зашли в первый попавшийся магазин — это был военторг, с виду мрачное, довоенное здание. Я бегло глянул на прилавки и вдруг заметил, что на стене, высоко, в полиэтиленовом пакете висит белая шуба. Причем настолько белая, что стало больно глазам. Я сначала подумал, что это кролик. Но Даник, подойдя поближе, сказал, что это норка. И тут мы увидели ценник. По количеству цифр он больше напоминал артикул — шуба стоила более пяти тысяч рублей. Для обычного человека — целое состояние. Но какая это была шуба! Ее сшили специально для какой-то выставки, авторская работа. Воротник — апаш — на полспины, другой такой шубы во всей стране нет. И вот висит эта белая как снег шуба для королевы среди вешалок с унылым «совдепом»…

Мы с Даником пришли на репетицию. И я как бы между прочим сказал, что мы видели красивую шубу в магазине. Вот-вот должен был начаться концерт, Лида готовила кому-то бутерброды и сперва никак не отреагировала. Но все-таки интрига уже закрутилась, и через минут десять она словно невзначай спросила:

— А какой размер?

— Сорок восьмой, — говорит Даник.

— Ай, — говорит Лида, — это не мой, мой — пятьдесят второй.

А Даник — так, словно между прочим:

— Кстати, Лида, шуба мне показалась какой-то большой. И такая красивая шуба!

После этих слов Лида уже не смогла ничего делать и побросала бутерброды:

— Так, все выворачиваем карманы.

Мы стали скидываться, у кого что есть. Деньги за переработку мы должны были получить только в Минске, поэтому, чтобы собрать нужную сумму, пришлось раскошелиться всем, кроме Володи Мулявина. (Его деньги и так всегда находились у Лиды, что в общем-то нормально. Мулявин был непрактичным человеком. Как-то одолжив у него 100 рублей на пару дней, я смог вернуть долг только через месяц. Когда я ему возвращал долг, он был очень сильно удивлен, так как забыл об этом напрочь.)