Иосиф Пилюшин - Снайпер Великой Отечественной

Круглов и Владимиров стали советоваться, куда направить удар. Горячась, Владимиров убеждал, что лучше всего ударить по немцам со стороны леса. Командир роты взял его за руку и, нарочито растягивая слова, спросил:

– А если это походная мастерская, а не штаб? Ночью-то ведь легко ошибиться… Нападем – рассекретим себя. – Круглов порывисто встал и сказал вполголоса: – Ваш план рискованный, можем только людей погубить. Ведите бойцов по кромке леса в обход поляны. Подойдите к шоссе, ждите нас.

С собой Круглов взял Сидорова и меня. Серая лента дороги проходила через луг и терялась в лесу. На дороге появились силуэты часовых. Мы пропустили их и быстро сползли в придорожную канаву. Тут мы наткнулись на телефонные провода.

– Очень хорошо, – прошептал Круглов. – По ним доберемся до штаба. Тот ли это, который нам нужен, там посмотрим…

Сидоров прижал меня головой к проводу:

– Приложись поплотнее ухом: может, Гитлера услышишь?

Я мысленно выругался и с силой ткнул Сидорова локтем в бок. Мы осторожно подобрались к дереву, на которое из канавы были подняты провода, потом проползли еще метров пятнадцать. Дальше проследить за проводами мы не могли: на дороге появился патруль. Медленно, вразвалку шагая по кромке шоссе, немцы переговаривались между собой. Мы выползли из канавы, укрылись в траве и стали наблюдать за каждым движением часовых. Их было двое.

«Эх, нет с нами Петра Романова, он бы поговорил с ними по душам!» – подумал я.

Немцы прошли мимо нас в сторону леса и вскоре вернулись. По знаку Круглова мы опять залезли в канаву и поползли за часовыми. Вскоре мы опять обнаружили телефонные провода, которые тянулись к машине с невысокого шеста. Видимо, это был бронированный фургон. В него то и дело входили военные. Двое часовых прохаживались у двери, держа наготове автоматы. Поодаль мы заметили еще два броневика, возле которых тоже стояли часовые, но к машинам никто не подходил. В безмолвии мы пролежали несколько минут, затем Круглов дотронулся до моего плеча и шепотом сказал:

– Наблюдайте, я скоро вернусь и скажу, что делать. – И он, по-пластунски бесшумно двигаясь, скрылся в темноте.

Томительно тянулись минуты. Сидоров лежал хмурый, он то и дело вытирал лоб пилоткой, хотя ночь была прохладная. Мимо нас снова прошел патруль. Назад солдаты не вернулись.

Я припал к уху товарища:

– Наверное, взяли их наши ребята, сейчас должен прийти командир.

И действительно, спустя несколько секунд рядом с нами появился Круглов:

– Ползите к фургону.

Лежа, я крепко обнялся со своим товарищем. «Может быть, – подумал я, – мы видимся в последний раз». Был второй час ночи, у фургона, кроме часовых, никто не появлялся. Когда мы подобрались к намеченной цели, на шоссе показалась легковая машина. Она остановилась около фургона. Шофер приглушил мотор, и из машины вышли двое: один был высокий, а другой толстый, приземистый. Они закурили и не спеша направились мимо фургона к стоявшей справа большой бронемашине.

– Офицеры, – шепнул мне Сидоров. – Этих и надо хватать: видишь, папки под мышкой держат?

При появлении офицеров часовые замерли, вытянувшись в струнку. Высокий гитлеровец открыл дверь машины и угодливо пропустил вперед приземистого. Яркий луч света ворвался в темноту и упал на дерево, за которым я успел увидеть Круглова, плотно прижавшегося к стволу. Рядом с ним был Владимиров, он держал наготове автомат.

В тот момент, когда толстяк поднимался в машину, в ночной тишине резко проговорила автоматная очередь. Я успел увидеть, как толстяк и стоявший рядом у машины долговязый гитлеровец рухнули на землю, уронив из рук папки.

В то же мгновение прогремели сухие, отрывистые разрывы гранат, заговорили автоматы. Часовые тут же были убиты, легковая машина на шоссе взорвана, фургон задымил.

– Отходить! – услышал я голос Круглова.

Не успели мы отбежать и ста метров, как вслед нам ударили автоматы и ручные пулеметы. Пули засвистели над нашими головами. Мы залегли и стали осматриваться. Немцы быстро пришли в себя! Вот они немного успокоились, прекратили беспорядочную стрельбу. Потом, должно быть заметив на траве сбитую росу, вновь открыли огонь и бросились преследовать нас. Ползти теперь было бесполезно. Мы вскочили и побежали к опушке леса. Здесь нас встретил Владимиров: он держал в руках объемистые папки и два планшета. На лесной тропе, по которой мы отходили, нас встретил красноармеец Ушаков и доложил старшему лейтенанту Круглову:

– Товарищ командир, по тропе не пройти.

– Почему?

– Немцы в лесу. Вначале кричали, как загонщики во время облавы, а теперь притихли. Хотят закрыть нам проход через болото…

Мы еще раз убедились, что враг не прост.

Круглов внимательно осмотрел нас, дружески потрепал по плечу Сидорова:

– Ну, я думаю, фашисты все болото не закрыли, проберемся.

Сидоров поплевал на руки, потер их:

– Проберемся, товарищ командир. И папочки с бумажками доставим в срок.

Мы шли по лесным зарослям и, натыкаясь в темноте на сухие сучья, царапали до крови лица и руки. Оторвавшись от преследования, мы вошли в густой высокий камыш. Под нашими ногами почва закачалась, как тесто. Продвигаясь шаг за шагом, утопая в сыром мху, мы уходили все глубже и глубже в заросли. Немцев мы опередили всего лишь на несколько минут. Не успели мы пройти по болоту и трехсот метров, как за собой услышали немецкий говор и повизгивание собак. Но, к счастью, дальше болото было сухое. Это позволило нам быстро проскочить вперед.

Сидоров, поравнявшись с взятым нами «в плен» красноармейцем, который нес «в подарок жене» орудийный прицел, сказал:

– А ты, браток, прости: темно, не разглядели.

– Угостили по чести, ничего не скажешь, и теперь в ушах звенит. Но зато дома.

Я лежал в окопе, глядя на волнующееся ржаное поле. Рядом со мной лежал Володя Сидоров. Он был человеком бойкого и цепкого ума; никто из нас не мог быстрее и правильнее его оценить боевую обстановку. Он всегда умел выбрать выгодное место в бою. На его простом лице со вздернутым носом неизменно сияли улыбкой хитрые маленькие глазки, и в размашистых и уверенных движениях снайпера сказывался весь его характер. Вот и теперь мы заняли свою позицию вблизи шоссейной дороги по его выбору.

Два дня было тихо. Мы уже думали, что продвижение врага наконец приостановлено. Но вот утром 7 сентября в расположении нашего батальона разорвался вражеский снаряд. Это было началом ожесточенного сражения за город Ропшу. С каждой минутой артиллерийская стрельба усиливалась, в ней приняли участие сотни пушек с обеих сторон. Воздух наполнился грохотом разрывов и скрежетом металла. Кругом неистово бушевало пламя пожаров. Как всегда во время артподготовки, в голове у меня стоял непрерывный шум, лицо и руки незаметно покрылись копотью. Появилась страшная жажда. Казалось, что один глоток воды сразу вернет спокойствие и прежнюю силу! Но это мучительное состояние продолжалось только до тех пор, пока не показалась каска первого вражеского солдата. Как только эта каска появляется перед твоими глазами, сразу забывается все: жажда, усталость, шум в голове. Ты целиком подчинен одному желанию – убить фашиста. Видишь врага – и радуешься его смерти.