Иосиф Пилюшин - Снайпер Великой Отечественной

Уткнувшись лицом в песок, мы с моим напарником Сидоровым изредка переглядывались. Как это произошло, я не заметил, но когда я снова взглянул на Володю, он лежал беспомощно на боку, лицо его было залито кровью. Я прижался ухом к его груди – он был мертв.

Всего лишь минуту назад Сидоров мне говорил:

– Дыши ровнее и только открытым ртом, не давай биться часто сердцу, а то потеряешь меткость выстрела. – И, подмигнув мне, добавил: – Скоро подойдет и наша очередь стрелять.

Задыхаясь от порохового дыма, я стал дышать широко открытым ртом. Сидоров, улыбаясь, отвел глаза от меня и продолжал наблюдение за дорогой. Все это было минуту назад, а сейчас он лежал с лицом, залитым кровью, с черепом, проломленным крупным осколком. Я не хотел верить тому, что Владимир мертв: еще и еще раз я прижимался ухом к его груди с надеждой уловить хотя бы приглушенный стук сердца. Но сердце снайпера не билось: он умер, крепко сжимая в руках винтовку. Я лежал рядом с мертвым другом, полный решимости оберегать его до последнего патрона. Но как только прекратилась артиллерийская стрельба, последовал приказ майора:

– Отходить к лощине!

Я положил себе на спину тело Владимира и стал отползать к лощине. Трудно было ползти по изрытому полю, но я не мог оставить тело товарища.

В лощине ко мне подбежал один из артиллеристов и раздраженно спросил:

– Опять отступаете?

– Нет, не отступаем, а переходим на новые позиции. – Я вынул из чехла лопату и стал рыть могилу.

– Это ваш командир? – допытывался артиллерист.

– Нет, не командир – друг.

Ко мне подошли Бодров и Ульянов. Молча, не сказав друг другу ни слова, мы похоронили нашего товарища, снайпера, коммуниста Владимира Сидорова…

Вражеское командование, несмотря на огромные потери, продолжало гнать в бой все новые и новые части, стремясь прорваться к Ропше. Из кустарника показались танки врага. На бешеной скорости мчались они в нашу сторону. Но не успели немецкие машины преодолеть и трехсот метров, как батарея капитана Столярова подбила первый, а потом и второй танк. Раздались оглушительные взрывы – внутри подбитых машин рвались снаряды. Автоматчики стали соскакивать с танков и укрываться в кустарнике. Еще три вражеские машины остановились и загорелись, остальные тринадцать укрылись на склоне оврага. Теперь огонь батареи Столярова против них был бессилен.

По окопам из уст в уста передавался приказ комбата:

– Приготовить гранаты!

Мы связывали ручные гранаты по нескольку штук вместе и прикрепляли к ним бутылки с горючей жидкостью. Все приготовления были быстро закончены, но никто из нас толком не знал, как мы сумеем подойти к вражеским танкам. Ведь прежде чем мы подползем к машинам на дистанцию броска ручной гранаты, немцы расстреляют нас из пулеметов. А тут еще, как назло, из кустарника стали выползать автоматчики. Они стремились соединиться со своими танками.

Недалеко от нас в окопе стоял майор Чистяков. Лицо его было бледным, на лбу выступили капельки пота; он нервно кусал губы, неотрывно следя за движением автоматчиков. Рядом с комбатом стояли командиры рот Зорин, Воробьев и Круглов.

Воробьев посмотрел в глаза майору:

– Как же быть, товарищ комбат? Неужели пропустим этих гадов в тыл?

– А что вы можете посоветовать?

Наступило тяжелое молчание. Я знал, что лейтенант Воробьев без колебания отдаст свою жизнь, лишь бы не отступать. Но в данном положении эта жертва была бы бессмысленной. В овраге собралось не менее батальона немецких автоматчиков, которые в любую минуту под прикрытием огня танков могли нас атаковать. Но Воробьев продолжал горячиться и доказывать комбату, что лучше умереть в бою, чем стоять в окопе и ждать, когда тебя пристрелят или растопчут.

Круглов не выдержал и крепко выругался.

– Не горячитесь, лейтенант, нужно обдумать дело хорошенько. Возможно, найдем выход.

Воробьев неодобрительно посмотрел на Круглова:

– Выход только один, товарищ старший лейтенант, – атаковать и как можно дороже отдать свою жизнь!

Майор Чистяков дружески потрепал Воробьева по плечу:

– Рановато, друг, умирать собрался. Надо уметь воевать. Мы знаем, что такое война, но кровь проливать попусту нечего. Броситься очертя голову на дула вражеских пушек и автоматов – это не геройство, а трусость перед силой врага. Вы, товарищ лейтенант, командир и рискуете не только своей жизнью, но и жизнью вверенных вам людей. За них вы отвечаете перед Родиной. Всегда помните это, иначе потеряете самое дорогое: доверие бойца.

Комбат взял бинокль и тщательно осмотрел склон оврага, поросший мелким кустарником. Из кустарника к оврагу подъехали мотоциклы, по-видимому связные. Один из мотоциклистов что-то передал автоматчикам, и мотоциклы быстро укатили. В это время открылся люк одного из танков. Из серой бронированной башни показалась голова танкиста. К нему подбежал пехотный офицер. На нашей стороне прозвучал одиночный винтовочный выстрел, и танкист, схватившись руками за голову, медленно осел. Люк закрылся. Вскоре танки загудели моторами и стали расползаться по склону оврага.

Борисов, с которым после гибели Сидорова я работал в паре, сжимая рукоятку противотанковой гранаты, прошипел сквозь сжатые зубы:

– Поползли… Ну что ж, встретим…

Теперь впереди нас были танки и автоматчики, позади – топкое болото. В воздухе появились вражеские бомбардировщики. Но никто из бойцов не двинулся с места. Каждый еще крепче прижался к земле. Все ждали сигнала. Но комбат Чистяков по-прежнему спокойно стоял в своем окопе. «Что он медлит? Почему молчит?» – думал я. И тут случилось нечто такое, чего никто не ожидал: танки развернулись в противоположную от нас сторону, а вражеские автоматчики показали нам спины. До нашего слуха донеслась из-за оврага стрельба ручных пулеметов. Это было похоже на чудо, – на самом же деле, как потом выяснилось, рота автоматчиков из резерва полка, приданная нашему батальону, по приказу майора Чистякова дерзко пошла в обход вражеских танков. Как только рота подошла к условленному месту и завязала бой с немецкими автоматчиками, мы атаковали противника на склоне оврага. В танки полетели связки ручных гранат, открыли огонь станковые и ручные пулеметы. Враг, прижатый нашим огнем ко дну оврага, заметался. Три танка были подожжены, остальные стали поспешно отползать в сторону леса. Тут снова вступила в бой батарея капитана Столярова. Капитан теперь уже во весь рост стоял в своем окопе и оглушительным басом вопил в трубку телефона:

– Огонь! Беглый огонь, черт возьми!!!

Вражеская пехота, лишившись танкового прикрытия, поспешно стала отступать, но из оврага удалось выбраться немногим. Когда опасность флангового удара врага миновала, капитан Столяров подбежал к комбату Чистякову и крепко обнял его. Не верилось, что один поредевший батальон пехоты и одна батарея могли разгромить такую сильную вражескую группу. Исход боя решило не количество войск, а непоколебимая воля, хладнокровие и военная зрелость наших командиров.