Иосиф Пилюшин - Снайпер Великой Отечественной

Василий Ершов оглядел своих слушателей, вытер лицо, замасленные руки, закурил.

– Бывает в бою всяко, – продолжал он. – Иной раз так нажмут немцы, что не хватает сил сдерживать. Вот тут и подоспеет командир со своим резервом – и получается ладно. Ох, как не охоч отступать наш комроты. Страсть как злится!

– Вы говорите, что фашистов крепко бьете. Тогда почему же наши отступают? – спросил один из новичков.

– Отступление отступлению рознь, дорогой мой, – внушительным тоном ответил дядя Вася. – Бежать от страха – это одно, отходить с боем – совсем другое. Бить-то мы их бьем крепко, это правда, ребята, а отступаем перед техникой. Уж больно много у них танков, самоходок, транспортеров и авиации. Да что вам доказывать, сами пришли на фронт, все увидите своими глазами. Вы лучше скажите нам, как жизнь в Ленинграде?

– Плохая жизнь, – тихо заговорил пожилой красноармеец в новеньком обмундировании. – Поначалу заводы эвакуировали, детей, женщин… А теперь все дороги перерезали немцы…

– Неужели перерезали? – посуровел Ершов.

– Да, перерезали. Это точно.

– А вы сами откуда родом будете? Ленинградец?

– Родился и вырос в нем, вот второй раз защищаю.

Все разом умолкли и посмотрели в сторону Ленинграда. Сколько в этих взглядах было боли и тревоги, и вместе с тем твердой решимости отстоять свой город!

После завтрака мы с Ульяновым вернулись на командный пункт роты. У подножия низкорослого кряжистого дуба сидел в накинутой на плечи шинели Круглов. Обхватив руками колени, он задумчиво грыз сухой стебелек травы и смотрел в сторону Ленинграда, который уже был виден невооруженным глазом. Возле Круглова на росистой траве лежал политрук Васильев, закинув руки за голову. Простая, иногда грубоватая, но крепкая фронтовая дружба связывала этих двух людей. Я вспомнил о гибели моего фронтового друга Володи Сидорова. Живо представились его улыбчивые глаза, быстрая речь, уверенная поступь. Где теперь его семья, вернулась ли жена в Ленинград? Как тяжело переживал бы он эти дни, когда решалась судьба великого города!

Круглов резким движением сбросил с плеча шинель, достал из кармана портсигар, решительно выплюнул изо рта травинку, взял папиросу в рот, а другую бросил Васильеву:

– Хватит грустить. Этим делу не поможешь. Покури да сходи-ка к вновь прибывшим, потолкуй с ними. – Он кивком головы указал в сторону леса. – Волнуются ребята…

Васильев выпрямил над головой обе руки и взмахнул ими так, что разом встал на ноги.

– Спортсмен, – шепнул мне Ульянов. – Только они так умеют вставать.

Политрук ушел к новобранцам. Со стороны Красногвардейска доносился неумолкающий шум боя…

На рассвете мы заняли новые рубежи. Впереди, от берега Финского залива в сторону Нового Петергофа простиралась обширная равнина, поросшая мелким кустарником, среди которого выделялись небольшие участки хлебных полей. Позади, совсем близко за ними, – Ленинград.

В расположении противника стояла тишина. Со стороны Финского залива дул влажный ветер, слышался всплеск волн. Ульянов и я стояли на часах у землянки комбата Чистякова. В укрытии было многолюдно. То и дело входили и выходили командиры и политруки рот. Весь день прошел в хлопотах: наша часть готовилась к атаке.

Пулеметчик, минометчики и мы, стрелки, стояли в открытой траншее. Огоньки папирос вспыхивали то в одном, то в другом месте, иногда слышался сдержанный говор. Но хотя у всех мысли были заняты боем, люди говорили совершенно не о том, о чем думали. Мне многие задавали вопрос, когда и как я получил новые сапоги. И я подробно отвечал всем любопытным, а сам не переставал думать о жене и детях.

В 7 часов утра 15 сентября слово было предоставлено нашей артиллерии. Под ногами зашаталась земля. Казалось, она поднялась и повисла в воздухе, качаясь из стороны в сторону, словно гамак. Майор Чистяков стоял рядом с Кругловым и Васильевым. Я видел, что глаза комбата ни на секунду не отрывались от циферблата часов, которые он держал в левой руке. Он следил за минутной стрелкой, которая медленно передвигалась по циферблату от цифры «6» к цифре «7». В правой руке Чистяков держал заряженную ракетницу, и, как только минутная стрелка указала 6.35, в небо взлетели зеленые ракеты.

Это была первая атака, к которой мы тщательно подготовились. Командир роты Круглов распределил нас, снайперов, поровну в каждый взвод. Я в паре с Ульяновым шел в атаку во взводе Владимирова. По мере приближения к траншее немцев наша артиллерия переносила огонь все глубже и глубже в расположение противника. Старший лейтенант Круглов вел роту в атаку решительно, быстро, делая короткие перебежки. Понеся незначительные потери, мы подошли вплотную к насыпи железной дороги, за которой укрывались немцы. По приказу командира взвода Ульянов и я сменили свою позицию и залегли в непосредственной близости от командира роты. Вскоре к Круглову подбежал командир первой роты лейтенант Воробьев и крикнул:

– Товарищ Круглов, враг разбит! Ты что лежишь? Жать надо! Ты понимаешь, один шаг, одна минута решают исход боя!

Круглов с удивлением посмотрел в глаза лейтенанту и спросил:

– Лезть на насыпь без прикрытия артиллерии?

Воробьев что-то хотел возразить, но не успел: рядом с нами разорвалась вражеская мина, нас осыпало землей, пахнуло отвратительным запахом взрывчатки. Воробьев лежал рядом с Кругловым, плотно прижавшись к земле. Круглов же как будто и не заметил разрыва мины. Он заменил диск пулемета и открыл огонь, потом прекратил стрельбу и посмотрел на Воробьева. Взгляды их встретились. Круглов покачал головой:

– Что, страшновато? А меня хотел заставить бегать по полю ловить немцев!

Лейтенант крепко выругался и пополз в сторону расположения своей роты, а Круглов, глядя на нас, кивком головы указал на Воробьева:

– Хороший командир, да уж очень горячий, особенно во время атаки.

Снайперы Синицын и Борисов – неразлучные друзья, земляки из-под Смоленска. Они были не только одинакового роста, но и в манерах напоминали один другого. При разговоре каждый из них пощипывал пальцами кончик носа. Оба смелые, бывалые воины. Друзья следили за железобетонной трубой, по которой гитлеровцы с ручными пулеметами дважды пытались прорваться на нашу сторону. Снайперы их перестреляли, затем Борисов остался на месте, а Синицын быстро пополз к убитым и завладел их пулеметами. Борисов сразу же подбежал к своему напарнику, и они скрылись в трубе, а спустя минуту мы услышали, как на той стороне заработали ручные пулеметы. К огню пулеметов присоединились винтовочные выстрелы и разрывы ручных гранат. Это стрелки взвода Викторова прошли по трубе и завязали с фашистами бой. В эту маленькую брешь, прорванную в позиции противника двумя снайперами, устремились и другие подразделения нашей части. Гитлеровцы бросились бежать в сторону болота, многие из них были перебиты, а остальные взяты в плен. Мы ворвались в Петергоф. На окраине южной части города противник оказал яростное сопротивление, ведя огонь из окон и чердаков. Бой был жестоким. Наш батальон окружил врагов и большую часть перебил, но оставшиеся в живых продолжали драться до последнего патрона. Скоро и эти с поднятыми руками стали выходить из укрытий и в один голос кричать: «Мы плен, Гитлер капут !»