Иосиф Пилюшин - Снайпер Великой Отечественной

Это сообщение политрука отозвалось в наших сердцах глубокой болью. В блиндаже стояла полная тишина, даже пленный немец с напряжением вслушивался в слова Васильева. Политрук открыл пачку папирос «Беломорканал», мы закурили. Пленный с жадностью потянул носом запах табака.

Политрук поискал меня глазами и подал мне что-то тяжелое, завернутое в плащ-палатку.

– Вот, Иосиф, подарок от наших. На нашем заводе изготовлено.

Я развернул подарок от родного завода и не поверил своим глазам. Ведь до войны наш завод выпускал самую что ни на есть мирную продукцию, а теперь передо мной лежали два новеньких вороненых автомата.

– Это тебе и мне. Просили испробовать в бою и сообщить результаты.

Автоматы вызвали горячий общий интерес. Они перебывали в руках у всех.

Во время нашей беседы с Васильевым немец все время вертелся на пустом ящике и тревожно посматривал на свои часы. Круглов неожиданно подошел к нему и спросил через переводчика:

– Так вы утверждаете, что атака начнется в 10.00?

Немецкий офицер, глядя на советского командира неподвижными пустыми глазами, сухо произнес:

– Таков был приказ.

Майор Чистяков посмотрел на свои часы:

– Ну что ж, товарищи, поверим ему, что атака начнется в 10.00. А насчет Ленинграда… – И майор показал пленному крепко сжатый кулак.

Мы вышли в траншею. Вскоре все вокруг загудело от вражеских самолетов. Эскадрильи одна за другой шли на бомбардировку Ропши. Наша зенитная артиллерия стреляла непрерывно.

Пленного увели в штаб полка, мы разошлись по огневым точкам и приготовились к отражению атаки. Ровно в 10.00 враг начал артиллерийскую подготовку. Она велась с какой-то особенной силой. Воспользовавшись сильным огнем своей артиллерии, вражеская пехота подползла к нашим траншеям на расстояние трехсот метров. Разрывные пули немецких автоматов врезались в бруствер наших траншей и рвались, осыпая нас мелкими осколками.

Здесь впервые я наблюдал то устрашающее действие, которое оказывали разрывные пули на многих бойцов. Орлов долго обшаривал свои карманы, сумку – что-то искал. Потом он подбежал к красноармейцу Изотову и попросил его дать ручную гранату. Изотов посмотрел на него и покачал головой, но Орлов настойчиво просил:

– Дай мне только одну гранату, больше не надо!

– Нет, оружие – это не закрутка табаку. Ищи в нишах.

Орлов подошел к командиру взвода Викторову и опять попросил гранату. Викторов удивленно посмотрел на растерянное лицо красноармейца:

– Ты что, рехнулся? Да у тебя их пять штук болтается на ремне!

Орлов опустил руку на гранаты и облегченно вздохнул. Да, растерялся товарищ! Однако он тут же отстегнул «лимонку» [16] Классическое прозвище советской ручной гранаты «Ф-1» (разлет осколков которой составляет 200 м). Считается, что оно вызвано тем, что граната похожа по форме на лимон, однако существует версия, что используемое со времен Первой мировой войны прозвище основано на имени конструктора другого типа ручной гранаты – английского инженера Лемона. ( Прим. ред .) и, прижавшись к стенке траншеи, приготовился к бою.

К исходу третьего дня непрерывного боя противнику удалось оттеснить наши войска к городу Ропше. Завязались уличные бои. С наступлением ночи наш сильно поредевший 105-й стрелковый полк был выведен с передовых позиций на отдых и пополнение. Мы шли через Ропшу. Город был неузнаваем: улицы завалены кирпичом, обгорелые трубы возвышались над пепелищами сожженных домов, вокруг бродили исхудавшие собаки. Поломанные осколками бомб и снарядов сучья тополей и лип качались на ветру. Город опустел, мирные жители ушли в Ленинград.

На северной окраине города Ропши, возле пруда, я увидел сидящего с удочкой сутулого седого человека в старенькой стеганке. Мы на минуту задержались возле рыбака. В оцинкованном ведре, наполненном до половины водой, плавали три довольно крупных зеркальных карпа. Покусывая губы, старик с умными глазами, в которых застыли боль и скорбь, смотрел на наше грязное обмундирование, разбитую обувь.

– Возьмите себе, товарищи, эту рыбу, хорошая уха получится. В Ленинграде такой теперь нет, а я до вашего возвращения еще себе изловлю, их тут много водится.

Но взявший из ведра бьющего хвостом карпа красноармеец пустил его в воду, а сам, наклонив голову, пошел к дороге. Слова рыбака: «В Ленинграде такой теперь нет» – били прямо в сердце бойца. Мы все еще отступали…

Когда начало светать, мы прошли в сторону от дороги, переправились через речку Шингарку и остановились на отдых в лесу вблизи селения Порожки. Трудно было поверить тишине, которая окружила нас. Лес еще сохранял ночную прохладу в этот утренний час, опьянял запахом хвои и смолы. Бойцы бросались на траву и сразу же засыпали. Где-то недалеко на опушке леса играла гармошка и громко пели песню женские голоса. Разобрать слова было трудно, но по мотиву мы снова узнали « Вставай, страна огромная ». Ульянов и я расположились вблизи командного пункта роты, но уснуть не успели. К нам подошел сержант Акимов. Ульянов спросил его:

– Ты где пропадал?

Акимов лег с нами на траву, заложил руки за голову и долго лежал молча.

– Сеня, ты чего такой хмурый? – допытывался Ульянов.

– Будешь хмурый…

Акимов вдруг засмеялся:

– Слышите песню? Вот я там побывал. Думал, малинник, а оказалась крапива. Эх и попало же мне от наших ленинградок! Они копают там новые рубежи. Когда я подошел к ним, девушки собрались на опушке завтракать. Пригласили меня, конечно, поесть. Ну, я согласился, достал хлеб, банку консервов, стал их угощать. Вот тут-то и началось!.. Ох и крепко же они на нас злятся, что мы плохо воюем. Мол: «Мы, женщины, не боимся вражеских самолетов, они нас бомбят и обстреливают из пулеметов, а мы, значит, не прекращаем работы. Роем траншеи, строим доты и дзоты для вас, а вы бежите очертя голову, да куда бежите? В Ленинград!» И давай, и давай меня со всех сторон чесать и колошматить…

– Ну а ты что? – хмуро спросил Ульянов.

– Как «что»? Рта открыть не давали, а ты спрашиваешь, что я им ответил…

С восходом солнца Ульянов и я брились возле лесного ручейка. Мы брились тщательно, первый раз после тяжелого боя за Ропшу. У подножия бородатых елей сидели и лежали на траве вновь прибывшие на фронт красноармейцы. Они тихо разговаривали между собой, угощали друг друга еще домашней едой, прислушиваясь к каждому звуку в лесу.

Дядя Вася только что закончил чистить пулемет и подошел к новобранцам.

– Наш комроты любит, чтобы оружие всегда было в исправности, – послышался его ровный, спокойный бас. – Он лично все осмотрит, проверит, расставит наши силы так, что куда ни сунет фашист морду, будет битым. Да еще и резерв при себе имеет. Не такой, конечно, как у больших командиров – не дивизию или две, а всего-навсего три ручных и один станковый пулемет. В тяжелую минуту боя это большая подмога!