Иосиф Пилюшин - Снайпер Великой Отечественной

Комбат Чистяков приказал старшему лейтенанту Круглову выслать вперед группу снайперов и перестрелять вражеских пулеметчиков, засевших в домах. Шесть снайперов – Ульянов, Борисов, Соколов, Синицын, Строева и я – поползли к лощине. Наше движение по открытой местности заметили вражеские пулеметчики, которые перенесли огонь на нас. Чтобы продолжать двигаться вперед, нам пришлось залезть в пруд и подбираться к немцам по горло в воде. До домов, в которых укрывались пулеметчики, оставалось полторы тысячи метров. Стрелять с такой дистанции и рассчитывать на точность стрельбы было невозможно, – нужно было приблизиться к домам хотя бы на восемьсот метров.

Наконец мы добрались до какого-то оврага. Впереди шли Строева и Соколов. Вскоре они залегли, предупредив нас, чтобы и мы остановились. Потом Строева вернулась и сообщила:

– В лощине скапливается немецкая пехота. Нужно предупредить своих. Но как?

Наш батальон уже вступил в бой со стороны шоссейной дороги, и теперь все ждали моего решения как старшего группы. Уйти обратно всем нельзя, а оставаться в укрытии и спокойно смотреть, как враг готовится к контрудару, нечего было и думать. Я приказал открыть огонь по вражеской пехоте, которая находилась от нас в пятистах метрах и ввязалась в бой с батальоном Чистякова. Первые 5—10 минут немцы не могли обнаружить нашего местонахождения, за это время каждый из нас произвел минимум пятьдесят прицельных выстрелов. Немцы встревожились, старались нас обнаружить, но время шло, а мы с прежней быстротой и точностью вели огонь.

Зина Строева поставила новую обойму и, нажимая на нее пальцем, сказала:

– Правильно наш старшой решил. Смотрите, ребята, как они зашевелились! – И опять прильнула к оптическому прицелу.

Гитлеровцы установили пулеметы на противоположном склоне лощины и оттуда намеревались ударить по атакующим советским морякам. Но пулеметчики успели дать только одну очередь: Строева и Соколов перестреляли их всех. Охотников заменить убитых среди немцев не нашлось.

Но вот впереди нас, метрах в трехстах, из лощины появились немецкие каски. Мы моментально перенесли огонь на них. Одному из фашистов удалось дать автоматную очередь, и снайпер Соколов уронил голову на руки, а Строева, зажав рукой левое плечо, скатилась на дно оврага. Борисову разбило оптический прицел, но он тут же взял винтовку Соколова и продолжал стрелять. Ульянов подбежал к Строевой и перевязал ей руку. Возвратившись к нам, он сказал:

– Рана не опасная, но Зину все-таки надо передать санитарам.

Но как только была наложена повязка, Строева отползла от нас в сторону, подобрала где-то немецкий ручной пулемет и открыла огонь. Немцы, ползущие по склону лощины, покатились вниз. Мы думали, что морячки подоспели к нам на помощь, но это была Зина. Я погрозил ей пальцем:

– Сиди и не думай ввязываться в бой. Без тебя справимся!

Строева, будто не слыша меня, продолжала стрелять из пулемета. Тогда Ульянов взял девушку на руки и силой отнес в укрытие.

– Медведь чертов, – кричала Зина, отбиваясь, – плечо потревожил!

Со стороны шоссейной дороги послышались крики «ура!», разрывы ручных гранат, короткие автоматные очереди. Это наши товарищи в упор расстреливали убегавших в сторону Урицка вражеских солдат. Морская пехота и батальон Чистякова гнали немцев. Строева уже вновь сидела у пулемета, злыми глазами смотрела в сторону лощины и, когда увидела бегущих немцев, моментально открыла огонь, преграждая противнику путь к укрытию. Тогда к Строевой кинулся Борисов, взял из ее рук пулемет и сам повел из него огонь. Зина со злости стукнула Борисова кулаком по плечу, захватила рукой горсть мелких камней и швырнула их в сторону убегавших фашистов.

– У-у, гады, бежите?! – кричала девушка.

Она была возбуждена. Азарт боя заглушал боль раны. Но когда наши товарищи овладели клиновскими домами и продолжали гнать врага к Урицку, лицо Зины вдруг покрылось крупными каплями пота.

Мимо нас бежали все новые и новые подразделения морской пехоты. Они продолжали атаку. Скоро мы сдали Строеву санитарам, а сами возвратились в роту. Круглов сразу же спросил:

– Все вернулись?

– Нет, товарищ командир, – ответил Ульянов. – Соколов убит, а Зина ранена.

– Эх! – простонал Круглов. – Дорого обошелся нам сегодняшний день! – Командир рубанул кулаком по воздуху и зашагал по траншее.

В это время недалеко разорвался вражеский снаряд. Я увидел, как упал на дно траншеи шедший к нам майор Чистяков. Когда мы подбежали к нему, он был уже мертв: вражеский осколок перебил ему сонную артерию, попав немного ниже левого уха…

Много, очень много горя принес нам этот день. Был убит политрук роты Васильев. Я не мог взглянуть в его мертвое лицо, так мне было больно. Вспомнились вся его жизнь, наш совместный труд на заводе и тяжелый путь отступления от берега реки Нарвы до стен Ленинграда. Это было мучительно…

С наступлением ночи бой утих. Мы унесли тело убитого комбата и положили у подножия холма рядом с политруком Васильевым и другими нашими боевыми друзьями. Круглов достал из кармана гимнастерки партийный билет Георгия Сергеевича Чистякова и положил его на грудь комбату, поверх нее – фотокарточку его жены и дочери. Не хотелось верить тому, что наш любимый командир не откроет своих умных карих глаз, не улыбнется нам и не скажет: «Ну, ребята, и денек выпал на нашу солдатскую долю сегодня…» Губы комбата были сжаты, глаза закрылись навсегда…

Мы похоронили наших боевых друзей на холме возле города Урицка, где был остановлен враг. День близился к концу, мороз крепчал. Фронт словно впал в забытье – ни единого выстрела. Только стук топоров и лязг лопат доносились из немецкой траншеи.

Ульянов, Борисов и я остановились возле пулеметной ячейки дяди Васи. Ершов подал нам кисет:

– Закуривайте, ребята. Теперь это делать можно не впопыхах. Видите, чем заняты немцы? В нарядных мундирах землю роют.

Ершов зло посмотрел на бруствер гитлеровцев, над которым то и дело взлетали комья земли.

– Да, роют… А помните, как они по фронту колоннами хаживали? Уж больно прыткими были.

Ершов подошел к своему «максиму» и дал длинную очередь.

– Так-то оно лучше будет, чтобы фашисты голову не высовывали и глаз своих на Ленинград не пялили!

В эти минуты я думал: каждый воин и житель города хорошо знает, что враг пришел сюда не для того, чтобы стоять в двенадцати километрах от города и смотреть на купол Исаакиевского собора [21] Купол Исаакиевского собора является одной из самых высоких точек Санкт-Петербурга (Ленинграда). Поскольку покрытый позолотой купол являлся отличным ориентиром для немецких артиллеристов, осенью 1941 г. он был закрашен серой краской. Так же или при помощи маскировки брезентом были скрыты и все остальные золоченые шпили и купола соборов города. ( Прим. ред. ) . Враг еще силен, он не раз попытается овладеть Ленинградом! Мы чувствовали смертельную опасность, нависшую над любимым городом.