Иосиф Пилюшин - Снайпер Великой Отечественной

– Неужели он?.. – не договорил я.

– Думаю, что нет, – перебил меня Алексей. – Я об этом намекнул было Андрееву, – а он говорит, что с ним вместе действительную служил, знает его.

Весь день мы с Ульяновым заготавливали материалы для снайперского окопа, который должны были заново оборудовать в насыпи железной дороги. С наступлением темноты оделись в маскировочные костюмы и поползли к насыпи. Дул северный ветер. Ледяная крупа больно хлестала по лицу. Вражеские траншеи совсем близко. Чтобы не оставить следа своей работы на снегу, мы в вещевых мешках уносили землю в траншею и высыпали ее в разрушенный снарядом окоп. Работа близилась к концу, когда к нам приполз с ручным пулеметом сержант Андреев. Видно было, что он чем-то озабочен.

– Ребята, вас разыскивает Николаев. Он несколько раз заходил к нам в блиндаж и спрашивал: «Куда это девались наши снайперы?» Я сказал, что не знаю. А когда он ушел в траншею, я незаметно пошел за ним. Он все огневые точки и блиндажи облазил – вас искал.

– Возможно, командир взвода ему приказал? – спросил Ульянов.

– Да нет же, Ольхова я видел, он о вас не спрашивал. Тут что-то другое…

Мы помолчали.

– Теперь и ворону подозревать станешь, – буркнул Леша, – не она ли бросает листовки.

Пряча папиросу в рукав, Андреев курил, сидя на дне будущего снайперского окопа. Бросив окурок, он поднялся:

– Ну, ребята, не буду вам мешать, пойду.

Сержант взял пулемет, отвел предохранительную скобу и уполз в траншею. Спустя несколько минут мы услышали, как заработал его пулемет.

Закончив работу еще до рассвета, мы с Алексеем спустились в траншею, пришли в блиндаж и только взялись за ложки, как вдруг, запыхавшись, вбежал Николаев. В руках он держал немецкую листовку.

– Братцы! Опять листовки! Слушайте, что они пишут: « Пропуск для русских. Русским солдатам и командирам, которые пожелают добровольно перейти на нашу сторону, мы, немцы, гарантируем жизнь и свободу. Им будет предоставлена возможность идти домой и жить вместе с семьей и родными ».

Андреев заложил руки в карманы, подошел к помкомвзвода и, раскачиваясь из стороны в сторону, сказал:

– Зачем читать это дерьмо? Знаем, как фашисты «гарантируют жизнь и свободу»! Кто-то листовки бросает, а вы подбираете.

Я видел, как лицо Николаева мгновенно побледнело, острый подбородок его слегка задрожал. Помкомвзвода сунул листовку в горящую печь и, выходя из блиндажа, крикнул:

– Не суйтесь не в свое дело, сержант Андреев!

Андреев молча лег на нары, опершись локтями о жесткую постель. Узенькая ленточка огня трепетала в консервной банке, облизывая ее сальную кромку. В полумраке блиндажа смуглое, с грубоватыми чертами лицо сержанта выглядело сосредоточенным и задумчивым. Вот начало светать.

– Пора отправляться на работу, – сказал Алексей.

Мы вдвоем с Ульяновым вышли в траншею и поползли к снайперскому окопу. От траншеи немцев нас отделяло сто метров, когда Ульянов тронул меня за рукав и подал перископ:

– Осип, глянь, вон фриц притаился за гусеницей танка. Это очень странно!

Гитлеровец был одет в маскировочный халат: видно было только его красное от мороза лицо. Он несколько раз подряд то зажигал, то тушил фонарик и пристально смотрел в сторону нашей обороны. Мы с большой тщательностью осмотрели рубеж нашего взвода, но ни единого человека не заметили, – а немец все еще продолжал сигналить.

Ульянов прицелился и выстрелил в фашиста; фонарик исчез. И тут же в нашей траншее послышались чьи-то торопливые шаги. Они приближались к тому месту, где нами была вырыта канава в снегу. Я быстро пополз в траншею навстречу идущему, а Ульянов остался. Как только я спустился в траншею, ко мне подбежал связной командира взвода и громко закричал:

– Кто стрелял?

– А вам какое дело? – спросил я.

– Помкомвзвода приказал мне выяснить и доложить.

– Скажите ему, что мы только один фонарик погасили.

Мы продолжали свое наблюдение за траншеями немцев, – и вдруг из-за разрушенного кирпичного здания станции Лигово вышли три гитлеровца. Они тоже были одеты в маскировочные костюмы. Двое несли подвешенные на длинном шесте солдатские котелки, третий нес за спиной мешок, а в руках связку колбас и бутылку.

– Видишь? – спросил меня Ульянов. – Завтрак несут, из котелков еще пар идет. Добавим сладкого к завтраку?

Алексей выстрелил в идущего позади, он сломался в коленях и рухнул на землю. Я успел пристрелить другого немца, а третий упал на снег и скрылся из виду.

Когда мы возвратились в наш блиндаж, товарищи поздравили нас с первым успехом. А во второй половине ночи к нам пришел Василий Ершов.

– Дядя Вася! – обрадовался Ульянов. – Какими судьбами к нам занесло?

– Судьба у нас с тобой, Леша, одинаковая, – улыбаясь, ответил пулеметчик, грея руки у печки. – Что твоя, то и моя – служивая. Куда приказано, туда и шагай. Вот был у ротного командира, а на обратном пути заглянул к вам по просьбе Зины. Она наказывала узнать, где и как вы тут устроили свое снайперское гнездышко, что так ловко щелкаете фрицев.

– Зина вернулась?! – воскликнул Ульянов. – В каком она взводе?

– В нашем.

Мы угостили нашего друга чем могли: я отдал ему свою водку, а Леша покрошил свою пайку сала в крышку котелка и поджарил. Чай мы пили не торопясь, вдоволь, – и опять вспоминали друзей.

– Дядя Вася, – спросил я, – ты из дому письма получаешь?

– А то как же, получаю. О семье я не беспокоюсь: не на фронте, живы будут. Жена у меня – баба цепкая, она сладит с ребятишками, которые при ней. А вот старший сын где-то воюет. Вот от него я и жду треугольничек…

Ершов умолк, и я пожалел, что своим любопытством затронул его больное место. Я хорошо знал, что не таким был Ершов, чтобы долго предаваться переживаниям, но на этот раз он взгрустнул, склонив голову к левому плечу, и так и уснул.

Перед наступлением рассвета мы вместе с дядей Васей позавтракали – Ульянов с Андреевым ушли в траншею, а я с Ершовым на некоторое время задержался в блиндаже.

– Ну, показывай, где ваше гнездо, да мне пора двигаться к себе, – сказал дядя Вася.

Ночь была холодной, морозной. Дул сильный ветер. Темнота нехотя уступала место призрачному свету наступавшего утра. Мы вошли в окоп и остолбенели: на земле, распластав руки в стороны, в луже крови лежал Ульянов. Я бросился к нему, – сердце моего друга не билось, он был мертв. Дядя Вася поднял с земли Лешину шапку и, сжимая ее в своих больших ладонях, простонал:

– Алеша, дружок, как же это, а? – На глазах Ершова блестели слезы, в горле что-то клокотало.

Я бросился к амбразуре: на бронированном щитке пробоин не было. Ершов подал мне пустую гильзу от автомата. Руки его дрожали. Он поднес шапку к свету и подозвал меня: