Валентин Воробьев - Враг народа. Воспоминания художника

— За что я страдала?

Платят за искусную игру, а не за страдания.

Потом, кому платить — жертвам или палачам?

Боюсь, что нам долго еще придется ждать, когда московский роддом назовут именем Надежды Эльской, подводную лодку именем Евгения Рухина, а городской тупик именем Владимира Немухина.

Каково же было мое удивление, когда двух зачинщиков «бульдозерного перформанса» я увидел сидящими в сугробе ВДНХ со своими произведениями. Немухин сумел вывести героев из списка московских художников, как «профессионально непригодных абитуриентов».

Художник Оскар Рабин всем доверительно сообщал, что у него был профсоюзный начальник, товарищ Ащеулов, и обещал золотые горы.

Что же возглавлял начальник Ащеулов?

Согласно идеологическому шаблону Академии художеств СССР — самой могучей, самой нерушимой и самой живучей твердыни русской культуры — советские шрифтовики и чертежники географических карт, составители пожарных плакатов и промышленных этикеток, исполнители ортогональных проекций и орнаментальных капителей, геральдисты, альфрейщики и граверы денежных знаков относились к низшему разряду работников прикладной графики. У них не было никаких шансов войти в стройные ряды настоящих художников, со строгими правилами золотого сечения, линейной перспективы и корпусного мазка.

Для учета и сбора членских взносов весь этот нештатный сброд согнали в профсоюз работников культуры Москвы и Подмосковья, то и дело менявший свой адрес.

Внушительный контингент этого дикого учреждения составляли выпускники полиграфических училищ и питомцы курсов повышения квалификации, руководимых профессором Э. М. Белютиным.

В профсоюзе попадались по-настоящему достойные творцы, художники любимого дела. Например, Анатолий Антонченко был автором всемирно известных водочных этикеток.

Превосходные плакаты по технике безопасности всю жизнь делал художник Дмитрий Краснопевцев.

Большим мастером ортогонального черчения был Ясек Штейнберг (брат Эда и Боруха Штейнбергов), с особым искусством изображавший токарные станки и автомобильные моторы в цветном разрезе.

В начале 1960-х годов в секту безымянных хищников графики пролезли и приспособленцы андеграунда, повязанные на иностранных интересах. Они хорошо зарабатывали на подпольной торговле, платили ничтожные членские взносы от фонаря, а взамен получали справку с печатью профсоюза, спасавшую от милицейского ареста за тунеядство.

С 1974 года этой уродской конторой руководил коммунист Виктор Михайлович Ащеулов.

Лично я видел начальника дважды и при особых обстоятельствах. Товарищ Ащеулов был обязательной частью «треугольника» — парторг, профорг, комсорг, заверявшего просьбы работников издательской графики, рискнувших выехать за границу.

10 ноября 1974 года на торжественной ассамблее в хрущобе О. Я. Рабина (Черкизовская ул., дом 8, корпус 5, кв.21) собрался цвет русского андеграунда, светила и темнила «дипарта», нелегальные активисты и добровольные советники. На видном кресле восседала «мамка русской демократии» Лорик Кучерова-Пятницкая. За ее спиной в позе верного пажа стоял организатор многочисленных «квартирных выставок» Оська Киблицкий. В центре активист «левого МОСХа» Миша Одноралов, как грушу, тряс минометчика Красной Армии Алексея Тяпушкина, за свободу творчества сутки отсидевшего в КПЗ. Под иконой, разодетый в пух и прах, сидел сибирский формалист Эдуард Зеленин. Подпольный летописец Ленька Талочкин на спине дремавшего «классика» Немухина составлял списки участников всесоюзного фестиваля. Тихо ворковали старики. С восторгом галдела молодежь. Поклонники не выпускали из рук красавицу Надю Эльскую. Все наперебой обсуждали неслыханные посулы и золотые горы московского профсоюза.

Выставки… Мастерские… Командировки на БАМ… Заграничные поездки… Каталоги. Афиши… Платный вход… Валютный салон!..

Молодой режиссер «пикника в Измайлово» (29 сентября 1974 года) математик Виктор Тупицын обобщил восторженный шум собрания:

— Пусть в профсоюз идут те, кто его знает!

Назвали Немухина, Рабина и меня.

В глухом дворовом подвале на Малой Бронной в одной комнате собирали членские взносы, а в другой сидел на столе головастик с распухшим от пьянства фиолетовым носом.

— А, ты еще здесь? — ткнул он вонючей сигарой в мою сторону.

— Отказали опять! — отрезал я грубияну и расправил плечи.

— Отказали, потому что ты не турист, а корабельная крыса! Зачем советскому туристу велосипед в Париже? А швейная машина, а холодильник, а телевизор, а дерьмовое сверло? Воробьев, ты совсем ожидовел! Члену нашего профсоюза Вагричу Бахчаняну не отказали, потому что он честно уехал порожняком, а ты считаешь себя умнее всех. Ты не наш, ты чужой человек! Владимир Николаевич, — вдруг дернул он Немухина, — прошу заменить человека!

Мой старый товарищ уставился в облезлый пол. Меня поразили основательные знания профсоюза о сверлах и велосипедах.

Я искоса посмотрел налево. Оскар Рабин молчал.

— Оскар Яковлевич, — вдруг сменил тему головастик, — вы знаете, я обожаю женское белье! Бюстгальтер на женщине — модная эстетика, бюстгальтер на окне — пошлая порнография! Народ оторвет мне голову, если я посажу порнографию в профсоюз. Да вот и ваш друг Владимир Николаевич против порнографии в наших рядах!

Немухин не пикнул.

Наш соратник оцепенел от страха. Я знал его десять лет на перекрестках «дипарта», с Оскаром он дружил двадцать, и они понимали друг друга с полуслова, но такой убогой позы мы в нем не видели.

Поколение вечного страха.

Дверь распахнулась, и в контору вошла пара бойких «белютинцев», Игорь Снегур и Эдик Дробицкий. Они обложили Немухина, как часовые заложника.

Переворот без единого выстрела, без единого возражения.

Пришли настоящие вдохновители и победители свободной торговли, а не безмолвные исполнители чужих указаний.

Доверительное обращение. Тайный сговор.

Заложник профсоюза Немухин вытянулся по стойке смирно.

Комната мне показалась пустыней.

В один миг я превратился из подпольного художника в факультативного гражданина на чемодане. Друзья и знакомые прекратили общение. Самые отчаянные пьяницы со Сретенки не решались просить взаймы. При встречах нос к носу люди, словно сговорившись, задавали один и тот же вопрос: «А ты еще не уехал?» За полгода до выезда на Запад я превратился в опасного иностранца.

Графики часто работали парами. Я рисовал, Снегур добывал заказы. Несколько лет подряд мы работали вместе, получили премию белорусского комсомола за серию цветных иллюстраций, а в 1967 году разошлись, сохранив приятельские отношения. В 1974 году затухшая дружба заново воспламенилась, когда вспыльчивый, как порох, ревнивый и храбрый Игорь Григорьевич Снегур занимал макушку профсоюзной пирамиды.