Валентин Воробьев - Враг народа. Воспоминания художника

Песни Хвоста распевали в тайге и пустыне, однако он не числился «инженером человеческих душ» и, следовательно, считался не поэтом, а тунеядцем. На Западе, куда Хвост спустился «апатридом» русских песен, за исключением «калинки-малинки», никто не пел, а кушать хочется всем. Хвост увлекся изготовлением «ненужных вещей», находивших своих почитателей. Лучшего места для изготовления таких «объектов», чем парижский скват, придумать невозможно.

Легендарный черноморец Сах и прославленный бард Хвост сошлись в парижском сквате, как коса на камень.

На первой сходке у стола с самогоном авторитетный Хвост заявил:

— Слишком много русских!

Ночью на нарах храпели новые квартиранты. Пара многодетных африканцев без прописки и трое католиков из Гданьска. В сквате появилась пахучая смесь африканских джунглей и квашеной капусты.

Художник Юрий Гуров показал абстрактные картины и скульптуры с явным намеком на мистику секса.

Тихий израильтянин Толя Басин с упоением рисовал бока безымянных красавиц, издалека похожих на таинственные музыкальные инструменты.

Русская девушка по фамилии Вальдрон с яростью разводила краску в помойных ведрах, бросая ее на поверхность мешков и рогож и создавая атмосферу заколдованного царства.

Анархист Рене Струбель, защитник всех скватов Парижа, из мусора лепил огромные распятия, замазывая их малярной краской.

Люди трудились, как муравьи. Одни рисовали, другие шили костюмы, третьи бегали в магазин за водкой.

Согласно теории Хвоста человечество делилось на две неравные части, на гениев и жлобов. «Я, например, гений, — добавляет он, — и не обязан давать отчет жлобам!»

Сочинитель песен и «ненужных вещей» берет в долг, чтобы не отдать. Надуть своего близкого, православного или католика, для Хвоста так же естественно, как обоссать два пальца. Занимать у жлобов с большими кулаками он опасается, предпочитая малосильных интеллигентов и влюбленных женщин.

Хвост сумел сколотить группу под названием «Тундра русских артистов», где почему-то состоял и француз Струбель и полячка Ванда Новак, и более двух лет собирал с тундряков членские взносы, ловко лавируя среди зависти и вражды.

У истоков этой ассоциации, зарегистрированной в полиции, стоял молодой питерский декоратор Владимир Чернышев, презиравший артистические скваты, но упорно продвигавший русскую банду в искусство. Он потратил массу личных средств и нервов, развозя по Европе «русскую тундру», не имевшую успеха.

В парижских скватах удельный вес постоянно склоняется в пользу Африки, но каково же было мое удивление, когда в сквате «Жульет Доду» совершенно черный гражданин, гладивший приблудную кошку, на чистом русском языке ответил мне: «Хвост дома!»

Артистическая тундра жила на русское авось.

Правда, буржуазные соблазны то и дело выводили из строя одного-двух скватеров, исчезавших в безумном мире, но основной состав непримиримых переносил все невзгоды погоды и угрозы полиции с большим терпением.

Жили весело и с музыкой.

Хвост, используя поэтические связи с Россией, приглашал в скват лучших поэтов и музыкантов страны: Генриха Сапгира, Вячеслава Льна, Константина Кедрова, сообщество «Митьки», ансамбль «Аукцыон». К приему именитых гостей собирали настоящий «диссидентский стол» 60-х годов — корыто вареной картошки в мундирах и батарея парижского самогона с лимонными крошками.

Концертную программу сопровождала выставка художников, открывших свои норы для всех желающих поглазеть на секреты творческой лаборатории.

Отряд избранных!

Сах прилюдно крутил металлические трубы рычагом Архимеда.

Путов красил сразу десяток композиций.

Струбель угрожал народу распятием из технических отбросов.

Читали, пели и орали до утра. Швейцарские операторы, пораженные широтой русской натуры, упали на пол мертвецки пьяные. Крепче всех держались католики из Польши и анархисты Рене Струбеля. Дикие птицы и кошки бесстыдно прыгали в корыте с объедками, приезжие поэты храпели по углам, а слава о русском сквате росла не по дням, а по часам.

Об артистическом гараже «Жульет Доду» говорил «весь Париж». На поклонение таинственной русской тундре валили толпами. Коллекционеры современного искусства, пораженные дешевизной русских новаторов, скупали и вывозили на вес, с намерением нажиться как можно быстрее.

Голоса снобов: «Противно смотреть! Сплошная глупая мазня! Непролазная грязь! Художники воняют как козлы и мычат как пещерные дикари!» — тонули в море почитателей.

Адрес сквата продавали в Харькове, Гатчине и Бельцах.

Однажды ночью Сах, с черноморских времен страдающий бессонницей, снял с высокого забора шахтера Донбасса, приехавшего на заработки в Париж по адресу «Жульет Доду». Ему пытались втолковать без всякого успеха, что он лез в нелегальный скват, а не в отель с тремя звездами, но шахтер упрямо держался за нары, не желая покидать помещение. В конце концов Хвост взял его подсобным рабочим за ночевку под крышей.

Коллективные показы последних достижений «тундры» звались Дни открытых дверей — изобретение парижских скватеров, вышедшее в культурный обиход всех столичных художников, — когда ворота гаража распахивались настежь, картонные переборки мастерских раздвигались для публичного осмотра, — что рисует и что ест живой артист.

Люди приходили бесплатно посмотреть на дикое подполье Парижа. Полюбоваться на красочную богему планеты, на плохо стриженных, в засаленных штанах типов, не то творцов Божьей милостью, не то крикливых сумасбродов без царя в голове.

Выставки, ярмарки, торги — неотъемлемая, хотя и потускневшая часть парижского пейзажа. Все продается, но не все покупается. Шестьсот галерей и десяток многолюдных скватов с нетерпением поджидают денежного японца, но на всех его не хватает.

В осенний сезон Париж выбрасывает разнообразные продукты изящных искусств прошлого и настоящего, последний крик моды и лежалый товар.

У видавших виды парижских знатоков публичных торгов создается впечатление, что одна часть мира рисует, поет и танцует, а другая спит на деньгах.

В 1991 году неисправимые русские артисты возобновили свои фестивали с «триумфа Хвоста».

Старейшина растленной богемы Алексей Хвост (пластика), и он же Хвостенко (музыка и песня), выставил напоказ декоративную лепнину, сработанную из отбросов древесины.

Вечером 29 сентября маклак парижского дна Вадим Нечаев залез на колченогую лавку и громко выкрикнул:

— Я был на баррикадах Москвы, а вы, сволочи, отсыпались в Париже!

Шеренга приглашенных сволочей угрожающе заворчала на свидетеля русской революции и, как угорелая, кинулась в холодный буфет.