Валентин Воробьев - Враг народа. Воспоминания художника

Выражения «перебор людишек» и «город запустел» постоянно встречаются на страницах брянских летописей. Не забираясь в далекое прошлое, когда разграбление края было основной игрой победителей, людей кровожадных и темных, обратимся к фактам современности.

Мой отец вляпался на краже казенной мануфактуры по предварительному сговору группы лиц. В марте 29 числа 1929 года появился на свет его первенец, мой старший брат Шурка, а наутро отца взяли с краденым товаром. На самом деле партийный провокатор Гаврила Коростин, всучивший отцу общественное добро, донес в милицию, и два года мой отец вкалывал на принудработах, ломая брянские церкви. Человек общительный и буйный, музыкант и футболист, в брянской тюрьме он организовал струнный оркестр и футбольную команду. Отбарабанив срок, отец прибежал смотреть на двухгодовалого сына, крещенного в честь какого-то мученика, посеченного мечом при Максимияне.

— Совдепия — хвакт, а не теория, — озадачил зятя Василий Егорыч. — Ищи работу в совдепе, наш извоз ликвидирован законом!

В деревянный Брянск пригнали колонну грузовиков московского производства. Автотехника отца очаровала. Автопарк, сиявший зеленым лаком и стеклом, стал местом паломничества брянских ротозеев. Первый ученик гаража, мой отец сел за баранку зеленой полуторки.

— С твоим отцом я намучилась, — не раз вспоминала мать.

4 августа 1931 года родилась Маняша, когда отец гонял полуторку в Карачев, и новорожденную дочку увидел последним.

Мировая революция победным шагом освобождала народы от рабства капитала, а в пролетарском Брянске, затянув ремни, готовились к большому голоду.

Год: 1932.

В забитых амбарах дрались голодные крысы. Падали скот и люди. Тощие буржуи, надрываясь, ломали лес. За кражу булки хлеба бросали в сырые подвалы Свенского монастыря на верную гибель.

Не ловилась рыба в реке и не завязались сады.

— Будто вымерла, — вспоминала моя мать. — Бывало за весь день пескаря не поймаешь.

— Цыц, — ворчали опытные деды, Серега и Василий, — целы будем, не пропадем!

В тот голодный год отец снова попался на воровстве, спасая семью от голода, он подкупил вахтера «Заготзерно» и вывез мешок муки.

Арест и тюрьма не сломали его молодецких привычек, и в тюрьме ему повезло. Он возил на рыбалку комиссара уездного ГПУ.

Вещи живут долго.

Спустя двадцать лет после гибели отца, в 1960 году, мы продали дом и сад вместе с его кожаной фуражкой. Она висела на ржавом гвозде в сарае, уверен, что висит и сейчас.

Я помню черную кожаную куртку отца, засаленный картуз и хромовые сапоги, начищенные пахучей ваксой. Я всегда пытался влезть на них и падал на пол под его раскатистый смех.

Мать не раз мне говорила: «Хорошо мы жили в царское время!»

По рассказам родни у меня собралось достаточно свидетельств о «царском времени», но кажется, бабушка Варвара Мануйловна и мать лучше других определяют атмосферу русского домостроя на Абрамовом Дворе.

Свое замужество не блиставшая красотой дочка зажиточного кабатчика приняла как дар Божий, как жизненную задачу.

«Жена добра веселит мужа своего и лета его исполнит миром», как говорит составитель «Домостроя».

Ее, обычно одетую в черное, реже в серое, как монастырская игуменья, с длинными, мосластыми руками и мохнатыми бровями, народ пугался, и дети прекращали игры в ее присутствии. Скупая на ласку, — разве что по головке погладит и су нет леденец, — но справедливая и сильная. В молодости она, по словам матери, выглядела еще строже. На Абрамовом Дворе все боялись от стара до мала.

Свадьбу играли в «городе» (Брянск) и по всем, правилам. Жених был почти незнаком и готов заранее. Тесть Мануйло Ионыч сундуке приданым заготовил давно и битком.

Лес не испугал горожанку Муж Василий Егорович руководил лесопилкой и тянулся к технике, к железным и паровым механизмам, жену и детей любил, а о лучшей доле она не помышляла.

Прочный быт и сытый дом.

— Основное в семье — справедливая распорядка. Тогда все хорошо! — бывало, поучала бабушка. — А муж всегда прав — вот в чем мудрость жены!

В двадцать два года бабушка освоила лесной «дворик» по-своему. В большом, сосновом доме с крыльцом брянской архитектуры всегда было чисто и пустынно. Ничего игривого и мелочного. Сразу за порогом начиналась просторная поляна, за ней семь старинных дубов Соловья-Разбойника. За дубовой рощей «дворик» тестя, еще дальше живет лесной царь Полкан и народ с нуждой. Из семи рожденных выжило пять, моя мать шла по счету второй среди выживших.

Рассуждения наших литературных классиков о «темном царстве» необразованных самодуров мне кажутся неубедительными. Суровый и справедливый домострой бабушки вырос из родительского семени здорового и убедительного консерватизма, освещенного вековым опытом. Вихри плотских страстей моя бабушка подчиняла благочестивой духовной жизни.

— Живи не по желанию, а как Богу надо!

Помню, в погожий зимний день приходит к нам бабушка и говорит:

— Варвара ночь урвала!

Бабушка, как и ее святая покровительница Варвара, «урвавшая ночь» у зимы, жила в мире святых и мучеников, леших и знахарей, чертей и колдунов. Одни пострадали за веру, как девственница благородного рода Варвара за веру во Святую Троицу, другие прославились чудесами, третьи пакостили добрым людям. Эти персонажи населяли дом, природу, время. В доме постоянно жил изобретательный Домовой и Великомученица Варвара, Царица Небесная и Василий Капельник, Спас Нерукотворный и Мария Египетская, «Власий у которого борода в масле» и грозная Василиса Премудрая — «везде ходи, на все смотри, только в чулан не заглядывай!». Герасим Грачевник, «что грачей пригоняет» и Мокрое Благовещение, Алексей Божий Человек и «Баба Яга костяная нога, нос в потолок врос», Зосима Пчельник и Красная Шапочка, Кот в сапогах и Евдокия Огуречница, Флор и Лавр, Тоскуй и Приемыш, Иван Купальник и Матрена Селунская, Никола Пивовар и Анисья Гадальщица, «Федор Студит, что землю студит» и Царевна Сера Утица, сестрица Аленушка и братец Иванушка, лесные цари Кирбит и Додон, царевна-лягушка и семь Семенов «все молодец молодца лучше».

Общежитие святых, мучеников и проказников.

Эти персонажи жили с бабушкой постоянно, сопровождая ее в гости, в лес, в поезде, на базар.

Сокровенные изменения природы один к одному совпадали с ее обширным календарем. Жизнь на «двориках» не замирала ни трескучей зимой, ни жарким летом, ни весенней распутицей, ни в осеннюю непогоду.

Жизнь начиналась с петушиного «кукареку» и первой молитвы «от сна восстав».

Лес пузачей не любит, абрамовцы все худые и мосластые. Очутившись в глуши, среди зверья, святых и комаров, бабушка не растерялась, а стала расчетливой и суровой хозяйкой обширной усадьбы.