Валентин Воробьев - Враг народа. Воспоминания художника

В 1902 году «лесоруб» Василий Абрамов послал сватов к девице Варваре Губониной и получил согласие.

— В наше время, — вспоминала моя бабушка, — сходились не по влечению, а по родительскому благословению. Перебирать женихов мне не пришлось.

Судьба обрекла юную горожанку, читавшую книжки, жить на глухом Абрамовом Дворе, со всех сторон окруженном темным лесом и скрипом лесопилки. Лишь изредка лесную тишину нарушал свист убегавшего где-то локомотива. Двадцать лет она провела среди шпал и мата рабочих лесопилки.

«И жизнь твоя пройдет незрима в краю безмолвном, безымянном, на незамеченной земле, как исчезает облако дыма на небе тусклом и туманном в осенней беспредельной тьме», — карандашом бабушки отмечено в сборнике поэта Федора Тютчева.

Один за другим пошли дети.

В июне 1909 года, за год до рождения моей матери, бабушка с тестем Георгием ездила на прославление мощей Благоверной Княгини Анны Кашинской в Тверской губернии.

«Это было дивное соборное торжество!»

На третьей седмице Великого поста, в четверг 20 марта 1910 года родилась моя мать, Клавдия Васильевна Абрамова.

Старший Вася уже бегал с букварем М. А. Тросникова в Верхопольскую школу.

Началась мировая война. Русская армия сражалась босиком. В столицах бесились футуристы. Абрамов Двор снова оказался на перепутье большой смуты.

Скончался тесть. Погорельцы два голодных года ютились у верхопольского родича.

— За время революции мы оборвались и завшивели. В 1922 году всех пустили в Брянск. На заставе нас приняли за бродячих цыган. Я сидела на узлах с маленькими Сашей и Ваней, а старшие дети Вася, Клава, Нюра и муж покорно плелись за возом, — вспоминала бабушка Варвара Мануйловна.

Совдеп города Брянска семьи, пострадавшие от Гражданской войны, наделял землей и давал долгосрочную ссуду на постройку жилья. Мой дед Василий получил нежилое, заросшее осокой болото на низменном берегу реки Десны.

Василий Абрамов коммунизм принимал как неизбежное зло и научился ловко лавировать под властью грабежей и расстрелов. Годы НЭПа были постоянной и неравной борьбой с ненавистной властью за выживание.

Поселок абрамовцев — брянское Болото — надежный памятник дедовской цивилизации. Дед построил пять домов и осушил гнилое болото. Восемь лет подряд он был частным предпринимателем, собиравшим скотину в окрестных селах для продажи на мясокомбинат.

Бабушка любила деда особой, старомодной любовью. Она его любила и уважала. За год до его кончины дочка Саша вышла замуж. Анатолий был модный и зажиточный жених. В черномазой толпе брянчан Анатолий Булычев выделялся изысканным видом. Шевиотовый костюм от лучшего портного, шелковый галстук, фетровая шляпа, парусиновые туфли, густо смазанные мелом, трость с набалдашником. Молодой счетовод посещал курсы «Полиглот» и там приобщался к немецкому языку. Магазинная должность открывала ему все двери. По праздникам его видели на стадионе, где сражались футболисты. В Гостеатре он забил место в партере, а в Горсовете имел верную руку.

Саша пошла по торговой части, купалась там, как рыбка в воде. Они сразу нашли друг друга. Анатолий, снимавший угол, сразу перебрался к ней в просторный дом. Варвара Мануйловна любовалась счастьем любимой дочки, но иначе видел дело Василий Егорович. Тесть и зять возненавидели друг друга. Примирить зятя и ненавидевшего его мужа она не умела. Василий Егорович, муж Варвары Мануйловны, скоропостижно умер в тридцать восьмом от разрыва сердца. В сенях висела куртка мужа, как будто он явился домой на обед. Тайна скоропостижной смерти деда Василия Егоровича в 1938 году так никогда и не открылась. Василий Егорыч выпил крепко и задохнулся в подушке. Думаю, что Василий не задохнулся, а его задушил подушкой зять!

Я помню, как долго и мучительно умирала бабушка. Два или три года. Всем надоело ждать ее конца, а когда она умерла осенью 1956-го, то родня облегченно вздохнула — слава Богу; отошла!

Ее дом забрал сын Иван Васильевич. Моей матери досталась швейная машинка «Зингер» с изящным, расписным колпаком. Хорошо смазанная машина весело качала челнок до тех пор, пока не сорвалась ножная педаль, и мать выставила инструмент в чулан, навечно прикрыв его мешком.

Тетя Нюра вывезла воз сена. Тетя Саша забрала комод и венские стулья. Золовке Вере Гавриловне, вдове дяди Васи, достались часы «Регулятор» с музыкой. Мой брат Шура забрал топор, пилу и рукомойник, стрелявший по сторонам водой. Мне отдали фанерный чемодан с книжками «Зерцало» и «Кормчая».

Иначе сложилась судьба брата бабушки, Никиты Мануйловича Губонина, постоянно прикрывавшего нашу семью от прямого уничтожения.

На шершавой бумаге советского производства, с шапкой: «Послужной список на Никиту Мануйловича Губонина», заполненный рукой ответчика, есть любопытные ответы. Например, четвертый пункт — социальное происхождение? — ответ: «Из мещан». Профессия родителей до Октябрьской революции — «мещане» и в настоящее время — прочерк жирным пером!

Родители Никиты, и соответственно моей бабушки, были расстреляны в 1919 году, как опасные заложники и белогвардейцы.

Белый генерал Деникин подходил к Брянску. В городе грязную работу расстрелов выполняли латыши, с чудовищным злодейством будущих победителей.

Юный Никита поверил в революцию и вошел в Красную Армию, повинуясь зову совести. С 1916 года, когда он сбежал воевать с немцами, Никита прирос к армии навсегда.

«Здравствуй, дорогая Варя. Экзамен мой был 8 апреля, а сегодня 11. Он прошел благополучно, то есть я получил „4“ и впервые стрелял из пушки».

Легко представить гнилую весну Полесья, батарею русских трехдюймовок в мокром леске и как двадцатилетний фейерверкер Никита Губонин, зажмурив глаза, дергает орудийный шнур.

Потом посыпались бесконечные митинги, фронтовые комитеты, падение царя, повсеместное дезертирство и мятежи.

Несмотря на драку в столицах и незаконный захват власти большевиками, русский фронт держался, храбро отражая атаки неприятеля. Позорное перемирие и смену власти артиллерист Губонин прожил в батарее безвыездно.

Генерал А. А. Сомойло присягнул большевикам. Ему следовал и прапорщик Губонин. Их дивизион перебросили в Брянск. Попав в гущу революции, юный прапорщик не пропускал собраний, впопад и невпопад поднимал руку и учил прописные лозунги коммунизма, понятные безграмотной солдатской массе.

До него дошли вести о казни родителей, но не сломали новых убеждений. Он верой и правдой служил новому начальству.

Седьмой пункт — семейное положение? — «женат на гражданке г. Харькова Софье Алексеевне Прилуцкой. Дочь Татьяна с августа 1924 г.».

В Крыму, на Перекопе, его ранило. Он отлежался в Севастополе и получил награду — орден Красного Знамени. Приказ РВСР за № 115 от 5 мая 1922 года.