Алексей Мишин - О чём молчит лёд? О жизни и карьере великого тренера

В своё время существовал такой турнир — Кубок Америки, в котором соревновались лучшие спортсмены США и Канады. Американская сторона высказывала недовольство их итогами, потому что они напрямую зависели от соотношения судей. Нечётное число судей не могло обеспечить объективности оценок. При прочих равных, если в бригаде было больше на одного канадского судью, побеждала Канада, если «лишний» арбитр был из Америки — США. Чтобы выйти из тупика, у американцев возникла идея разыграть турнир трёх команд. Мне предлагали формат, в котором было бы два одиночника, две одиночницы, одна пара и один танцевальный дуэт. А у нас в то время были очень сильные пары и заметное отставание в одиночных дисциплинах. Разумеется, такой формат устраивал наших заокеанских коллег, но не устраивал нас. Дальше речь зашла о судействе. Они говорят: «Пусть один судья будет советским, второй — североамериканским, а третий — нейтральным». Я спрашиваю: «А нейтральный — это какой?» Они мне: «Ну, там, Франция, Швейцария, ФРГ…» А я говорю: «Ну, а давайте тогда Польша, Румыния или ГДР». Они не поверили в серьезность моего предложения: какие же, мол, это нейтральные страны?

Дело в том, что один из руководителей нашей Федерации фигурного катания, Игорь Кабанов, попросил меня выяснить, какова позиция американской федерации относительно тройственного турнира США — Канада — СССР. Поэтому формально у меня были права вести переговоры на эту тему. Но американцы восприняли меня не просто в качестве переговорщика, а как важного представителя Федерации фигурного катания СССР. Так мы и разошлись в итоге, недовольные друг другом, но уверенные, что нейтральный судья должен быть из «правильной» страны…

По окончании пребывания в Америке я вынес ещё одно интересное наблюдение, связанное с системой их тренировок. В Ленинграде занимались у меня фигуристы Игорь Лисовский и Александр Майоров. Прихожу я однажды утром в раздевалку и просто так, «на шару» спрашиваю: «Красное пили или белое?» Вдруг Майоров встаёт и тихо так произносит: «Белое». — «Ну, что ж, раз белое, то ложитесь на скамейку, буду лупасить по заднице кедой», — вот какие были мои первые методы воспитания. У Фасси же тогда каталась будущая олимпийская чемпионка Дороти Хэмилл. И вот на одном из тренировочных занятий она после каждого падения с прыжка ложилась на спину и трясла ногами. Я, воспитанный в духе отечественной тренерской школы, подошел к Фасси и спросил: «Карло, что это за кривляние? Выгони её с катка!» А он мне отвечает: «Если я её выгоню, кто же мне будет платить?». Понятно, что такой подход резко отличался от метода «скамейка-кеды».

В начале этой главы я упомянул, что на всю поездку нам выделили 360 долларов. По приезде я отвёз в кассу почти все выданные деньги. Надо было видеть, как на меня смотрела дама, принимавшая авансовый отчет, — она, видимо, подумала, что я там в Америке слегка тронулся умом.

Если в прошлой главе я поведал о том, как открывал для себя Америку, то в этой речь пойдёт про то, как она для меня закрылась вместе со всем остальным зарубежным миром. Началась вся эта история за год до Олимпийских игр 1976 года в Инсбруке. За год до этого я ездил со своим учеником Юрием Овчинниковым на чемпионат мира, который проходил в американском городе Колорадо-Спрингс. В то время существовала организация под аббревиатурой IPSU — Международный союз тренеров по фигурному катанию. Во время чемпионата в одном из залов всемирно известного отеля «The Broadmoor» IPSU проводил свою конференцию. Помимо заслушивания отчётов, подводящих итоги года, члены организации выбирали людей в руководящие органы. И меня единогласно избрали на должность вице-президента IPSU по Европе. Стоит сказать, что сам я не выдвигал свою кандидатуру — всё произошло спонтанно. Как мне стало известно позже быть членом любой международной организации в то время, не говоря уже о руководящей должности, можно было только с разрешения ЦК КПСС. Самое интересное, что тогда спорт у нас в стране официально был любительским, а здесь прямо в названии организации стояло указание на то, что она объединяет под собой профессионалов. Не знаю, насколько именно, но выдвижение на эту должность, как мне кажется, во многом повлияло на то, что произошло спустя год.

К тому времени я уже приобрёл некий авторитет в мировом тренерском сообществе. Успехи Овчинникова вызывали определённую обеспокоенность у моих коллег. Поэтому инцидент с выдвижением на эту должность породил с их стороны язвительные замечания: «Ну, что, вице-президент, ты ещё не знаешь, как это аукнется…» Тем временем Юрий продолжал набирать форму, его победы и талант вызывали всё большее раздражение и ревность. Было видно, что к Олимпиаде он сможет составить серьёзную конкуренцию сильнейшим.

И вот наступает 1976 год, мы с Юрием Овчинниковым должны лететь на Олимпиаду в Иннсбрук. Нам выдают наши удостоверения и олимпийскую форму. Мы её надеваем, после чего всю команду везут к Мавзолею возлагать гвоздики к телу вождя. Это сейчас олимпийцы получают благословление в храме, а 40 лет назад — в ЦК и Мавзолее. На Красной площади ко мне подошёл Валентин Лукич Сыч, бывший комсомольский работник и будущий президент Федерации хоккея России, а в то время — первый зампред Спорткомитета СССР. Человек он был активный и энергичный, достаточно властный, хорошо вписавшийся в советскую систему управления спортом, но не потерявший при этом ни адекватности поведения, ни человеческих качеств. К сожалению, жизнь его закончилась трагически — в печально известные 90-е годы он был убит в собственной машине. Именно он отвёл меня в сторонку и говорит: «На тебя нет решения».

Я в ужасе звоню в международный отдел — что за странности? Представьте моё состояние: я уже экипировку получил олимпийскую, самовар купил в подарок для своего хорошего приятеля Эммериха Данцера (трёхкратный чемпион мира из Австрии, сейчас он работает комментатором фигурного катания на телеканале ORF. — Прим. ред. ), а меня почему-то не выпускают. На том конце провода отвечают: да, действительно, на ваш счёт — молчание. В общем, на Олимпиаду я не поехал. И, проходя мимо мумии вождя, подумал: «Да, Владимир Ильич, лежишь ты здесь больше пятидесяти лет, а дело твое живёт и побеждает».

Юра Овчинников поехал на Игры без меня. Возможно, в том числе и по этой причине он выступил в Инсбруке ниже своих возможностей, заняв восьмое место. Это сейчас спортсмен может вернуться с Олимпиады, заняв место в конце десятки, и получать поздравления. У меня тем временем неприятности продолжались. Вслед за мной решение о невыезде получила моя супруга Татьяна. Дальше — хуже: перед Олимпиадой я написал книгу «Фигурное катание для всех». Интересную, хорошо иллюстрированную, планировалось, что она выйдет тиражом в 50 000 экземпляров — для современной спортивной литературы это баснословное число. Я уже получил на руки сигнальный экземпляр, прихожу в «Лениздат», а там сидит женщина-редактор моей будущей книги, такая милая, приветливая. С ней мы работали над рукописью более шести месяцев. Спрашиваю у неё: «Когда выйдет книжка?» Она что-то молчит, словно не знает, о какой книге идёт речь. Я говорю: «Как так, мы же вместе над ней полгода работали, каждую строчку выверяли?» А она мне: «Идите к начальнику». Он тоже ничего не знает. Захожу в типографию, где мне сообщают, что книги мои все только что порезали. Порезали всё, кроме фотографий, которые были отпечатаны на финской мелованной бумаге. Бумага эта в те годы была очень дорогой, видимо, поэтому даже у таких верных слуг системы на них не поднялась рука.