Алексей Мишин - О чём молчит лёд? О жизни и карьере великого тренера

Невыездным оставался я довольно долго. Председателем Федерации фигурного катания Ленинграда была тогда Галина Ивановна Баринова, занимавшая высокие должности в идеологическом отделе Ленинградского обкома КПСС была и первым секретарём Дзержинского райкома. Отношения с ней у меня не сложились с самого начала. Я всегда ценю в людях самодостаточность. Другие люди, когда в стране рухнул социализм, сумели найти какое-то применение своим навыкам. А Галина Ивановна, как оказалось впоследствии, лучшее, что могла делать — быть «своей» в партийной тусовке в соответствии с кодексом коммуниста-ленинца. За время моей тренерской работы в городе сменилось несколько руководителей федерации, но Баринову я вспоминаю с неприязнью…

Как-то она проводила президиум, большую часть которого посвятила распределению витаминов для спортсменов. Ситуация обострилась тем, что незадолго до этого наш фигурист Андрей Сурайкин бросил излишек витаминов своей собаке.

А я, с присущим мне тактом, выступил с предложением заняться серьёзными вопросами, вместо того чтобы столько времени тратить на чепуху. Галина Ивановна возмутилась: «Это наше собрание вы чепухой называете?!» С этого момента я стал нелюбимым.

Видимо, она считала, что высокий пост даёт ей право определять, какие именно аспекты являются самыми важными в фигурном катании. Раз уж Андрей Александрович Жданов мог разбираться в том, насколько хороша музыка Шостаковича или поэзия Ахматовой, то почему она не могла учить фигуристов кататься, а наставников — тренировать? Не знаю, «закрывала» ли она меня. Но, однажды придя к ней в Дзержинский райком партии и спросив секретаршу о возможности приёма, я получил в ответ всего три слова: «Вас не вызывали…»

Впоследствии мне стало известно, что есть в том заслуга и моих коллег по цеху. Когда пошла первая волна успехов и мои ученики Юрий Овчинников, Жанна Ильина, Татьяна Оленева стали пробиваться наверх, это не могло остаться незамеченным. А ревность к успехам, как известно, всегда существовала как в спорте, так и в жизни.

В конце концов, пару лет спустя у меня лопнуло терпение, и я пошёл к одному из секретарей горкома партии, чтобы выяснить, что же всё-таки происходит и почему я стал невыездным. Говорю — что же это такое, какой из меня предатель Родины или иностранный шпион? А он мне отвечает: «Зря вы ко мне пришли, Леонид Ильич Брежнев недавно подписал Хельсинское соглашение. В Советском Союзе нет невыездных, ваш статус не существует. Какие ещё просьбы есть?» Я заговорил насчёт жилья, сказав, что ухаживаю за своей ученицей Таней Оленевой и мы собираемся пожениться. В то время у меня была «однушка», которую в 1970 году мне выделил ленинградский Комитет по физической культуре и спорту. Секретарь горкома сразу согласился помочь, и через пару недель мне пришла «смотровая» — предлагали двухкомнатную квартиру на Васильевском острове, на улице Кораблестроителей. Эта квартира предназначалась трёхкратной олимпийской чемпионке по легкой атлетике Татьяне Казанкиной. Но та посчитала, что квартира маловата для спортсменки её уровня. А для нас с Таней это предложение оказалось очень кстати.

Квартира, конечно, хорошо, но с возможностью выехать на международные соревнования дело по-прежнему обстояло глухо. Я попросил принять меня в Октябрьском районном управлении КГБ. Принял меня тогдашний начальник полковник Лев Кузьмич Коротышев. Поговорили мы с ним, но дело с мёртвой точки по-прежнему не сдвинулось — он передал его рассмотрение своему заместителю Николаю Платоновичу Патрушеву. Да-да, вы правильно поняли — в последствии секретарю Совета безопасности Российской Федерации. Он несколько раз со мной беседовал, результатом этих бесед стало то, что меня начали выпускать в соцстраны, из которых невозможно убежать на Запад. Да только что толку, если подавляющее большинство крупнейших соревнований проходило в странах, принадлежавших, как тогда говорили, к капиталистическому лагерю? Например, чемпионат мира 1977 года проходил в Японии, и, разумеется, я снова остался дома.

«Ну и чёрт с вами! — подумал я. — Не выпускаете на международные турниры — буду писать книжку о прыжках в фигурном катании, хоть таким путём себя реализую». Порой жизненные события могут быть оценены правильно только по прошествии времени. Чувство обиды на систему, не выпускавшую меня за границу, способствовало тому, что я завершил, пожалуй, наиболее крупную свою работу — «Биомеханика движений фигуриста». Эта книга в дальнейшем наряду с другими работами легла в основу учебника для вузов, по которому до сих пор учатся студенты спортивных институтов у нас и в СНГ.

Чтобы как-то переломить ситуацию, оставалась ещё одна возможность: поговорить напрямую с председателем Комитета по физической культуре и спорту Сергеем Павловичем Павловым, бывшим первым секретарём ВЛКСМ. Принял он меня в половине девятого утра — Павлов был вообще исключительно пунктуальным человеком. Я, конечно же, спросил его: неужели я похож на какого-то иностранного резидента? Большим плюсом стало то, что Павлов знал о моём существовании задолго до того дня. В 1968 году он заступил на свою должность, а мы с Тамарой Москвиной в это время проводили свои самые успешные сезоны в спорте. Выслушал меня Сергей Павлович, нажал кнопку и сказал своему секретарю: «С Борей меня соедини». «Борей» оказался Аристов — тогдашний первый секретарь Ленинградского горкома. Я вышел, стою у дверей кабинета и слышу, как Павлов говорит: «Слушай, Борь, у меня тут сейчас Мишин сидит, тренер. Нормальный парень, какие у него могут быть проблемы с выездом?» Возвращаюсь, он сообщает: «Не волнуйтесь, думаю, всё будет в порядке». Я спустился этажом ниже, дошёл до отдела фигурного катания, позвонил оттуда в международный отдел Спорткомитета Ленинграда. «У вас всё нормально», — сообщают мне. Так проблема, с которой я мучился два с лишним года, решилась за пять минут.

Знаете, есть фраза — «время покажет». Так вот, время показало, что те, кто меня лишал права на выезд, были продуктами своей эпохи, но неквалифицированными и непорядочными работниками. Непорядочными, потому что они думали не о деле, которому служат. Они думали о себе: «Вдруг останется, а я разрешил, нет уж, пусть посидит здесь, в нашем лагере». А неквалифицированными, потому что, когда рухнул СССР и открылись границы, мы с женой Татьяной оказались, пожалуй, единственными топовыми тренерами, кто остался работать в нашей стране. То есть с потенциальными «беглецами» они не угадали.

Вот такие коллизии сопровождали нас в период застоя имени Л. И. Брежнева. Впрочем, застой — это всего лишь термин, на самом деле внутри кипели людские страсти. А Николаю Патрушеву и Сергею Павлову я постфактум приношу свои слова благодарности. Хороший человек остаётся хорошим вне зависимости от строя, в котором он живёт.