Кирилл Вышинский - «Жил напротив тюрьмы…». 470 дней в застенках Киева

Выпустили её перед самыми выборами, когда поняли, что никакой реальной опасности она уже не представляет. После того шоу, которое устроили вокруг якобы попытки переворота — генпрокурор Луценко ходил вдоль изъятого из микроавтобуса Рубана арсенала и подсчитывал, что в Киеве должно было погибнуть не менее 10 тысяч человек, — это выглядело очень смешно.

Что касается политических заключённых из числа моих коллег-журналистов, то вскоре после моего прибытия в Москву, в сентябре 2019 года, я передал в Совет Федерации России, а затем и в ОБСЕ список, который в медиапространстве сразу же окрестили «списком Вышинского». В нём 12 фамилий журналистов, находящихся сейчас в украинских тюрьмах или под домашним арестом, подвергающихся преследованиям в различной форме.

В этот перечень вошли: Олег Саган, Василий Муравицкий, Павел Волков, Елена Бойко, Мирослава Бердник, Дмитрий Василец, Евгений Тимонин, Руслан Коцаба, Александр Бондарчук, Анатолий Маевский, Владимир Скачко, Дмитрий Губин.

Так, журналист Дмитрий Василец был приговорен к девяти годам лишения свободы по статье о «создании террористической группы» после четырехдневной поездки в Донецк в июле 2014 года. После апелляции приговор был отменен. С февраля прошлого года Василец находился под домашним арестом, в марте этого года суд вернул обвинительный акт прокурору. Дело снова начинает рассматриваться в первой инстанции.

Васю Муравицкого, моего коллегу, арестовали летом 2017 года в роддоме, куда он пришёл к своей жене. Через 11 месяцев адвокат добился его перевода на домашний арест. На сегодняшний день Муравицкий уже больше года не имеет права выходить из квартиры. Как содержать семью, в которой двое детей?

Власть на Украине продолжает оказывать давление на журналистов и после ухода с поста президента Петра Порошенко. Во времена его правления журналистов буквально выживали из страны. Теперь все ждут улучшения ситуации, но пока не дождались.

Самое ужасное, что произошло в жизни Украины с 2014-го, — в тюрьмах появилась достаточно многочисленная категория людей, которых без стеснения стали называть «политическими». Не один, не два, а сотни, если не тысячи, тех, кто стал «госизменниками» и «террористами» по надуманным делам и основаниям. И даже выпуская этих людей из тюрем, нынешняя украинская власть не торопится снимать обвинения. Значит, никто пояка не собирается признавать преступления майданных политиков и наказывать их за то, что было сделано в 2014-м и после.

В 1999 году, перед очередными президентскими выборами, я вместе с коллегами снимал фильм об Украине. Речь в фильме шла о нашем времени, о сегодняшнем дне — применительно к 1999 году. Но уже тогда все прекрасно понимали, что Украина — очень сложное историческое образование, сшитое из разных кусков разных империй. Хотя люди, которых мы видели, говорили о своих нынешних проблемах, не вспоминали историю, но история всё время звучала эхом. Я хорошо помню, как в Закарпатье, на берегу реки Уж, один местный житель впервые сказал, что лучший выход для страны — это федерализация. Похоже, он был прав, раз через 15 лет, в 2014-м об этом заговорили по всей стране.

Когда в тюрьме я читал книги об истории Украины, живо представлял для себя снова и снова — насколько разный путь прошли регионы, прежде чем собрались в единое государство. Насколько Украина разная, собранная из разных кусков, насколько эти куски по-прежнему вступают между собой в противоречие! Я понял исторический базис — есть такое удачное украинское слово «пiдгрунтя», — подоплёку всех событий уже ХХI века, включая оба майдана.

Не говорю, что я стал историком в камере. Но многие очень интересные для себя вещи осознал.

В Херсоне я читал Пикуля, что хорошо отвлекало от гнетущей окружающей обстановки. Конечно, это рассказ не обо всей украинской истории, а прежде всего об освоении Новороссии и Крыма. Рассказ не историка, а писателя. Но рассказ великолепный, отражающий суть времени! Власть Екатерины была сильной, и сильной рукой она осваивала безжизненные степи Таврии, освобождала соотечественников из крымского плена, строила верфи Херсона и Николаева, закладывала основу будущего благополучия этого края. Понимание своей главной задачи — развитие и укрепление государства — двигало Потемкина на юг от столичного двора, туда, где поначалу были только землянки в степи и эпидемия холеры. И Екатерина II поддерживала своего фаворита в его амбициозных начинаниях «во славу Отечества».

А были и другие примеры. В Херсоне я читал «Историю российского государства» Бориса Акунина — том, в котором он рассказывает о Переяславской Раде, а заодно о событиях, ей предшествующих и ею порождённых. Акунина трудно считать историком. Его оценки событий субъективны, но при этом небезынтересны. Но главное — он старательно пытается излагать факты, хотя вольно оценивает мотивы, которые двигали участниками тех исторических событий.

Вот, например, как он описывает процесс воссоединения Украины с Россией в 1654 году: «В городе Переяславе, неподалеку от Киева, 8 января 1654 года открылась рада — казачий аналог Земского собора. Сначала на кругу было принято решение о присоединении к России.

Выглядело это так. Хмельницкий спросил собравшихся, под каким из четырех государей они желают жить — под польским королем, крымским ханом, турецким султаном или православным царем. На всякий случай подсказал правильный ответ: султан с ханом-де басурманы, а король нас много обижал. Толпа закричала, что хочет православного государя».

По сути, произошло достаточно демократическое присоединение тогдашних украинских земель к Московскому государству. Более того, в момент присоединения совпали интересы украинской элиты — гетмана Хмельницкого и казацкой старшины — с интересами «простого люда». Первые хотели автономии в рамках большого государства, которое защитит от посягательства соседей (польских магнатов, турецких пашей) на их земли и собственность. Вторые хотели защиты от посягательств на их свободу и веру. Читаем дальше «Историю российского государства»: «Получалось, что Украина внутри России имеет особый статус — не провинции, а протектората, который официально назывался «Запорожское войско с городами и землями».

Обе стороны, несомненно, рассматривали такое положение дел как временное. Хмельницкий надеялся с помощью русского оружия избавиться от польской угрозы — а там будет видно. Московское правительство тоже пока примерялось к управлению новой территорией, еще не зная, как взяться за дело. «Ордынская» модель жестко централизованного государства никак не сочеталась с существованием автономий. Не для того Москва избавилась от удельных княжеств, чтобы учредить новое, да еще такое большое и населенное». Конец цитаты.