Виктория Мочалова - Лытдыбр [Дневники, диалоги, проза]

Византийская имперская идеология заразила в своё время и русских властителей, и вот сюжет с Александром Македонским, взмывающим в небеса на птицах, радостно появляется на одной из княжеских корон (которая сейчас в Киевском музее западного и восточного искусства), а также на домовых церквях первых русских князей: одна такая картинка-манифест есть на Успенском соборе во Владимире, другая – в Юрьеве-Польско́м, на личной церкви тамошнего удельного князя (обе примерно одновременны с барельефом на Сан Марко).

Антон притворно изумился: “И что симптоматично, Александр пустился на эту икарову затею после встречи с нищим мудрецом Диогеном, который попросил его величество посторониться и не загораживать солнце. На что Александр восхитился и отреагировал великолепно, сказав: “Если бы я не был Александром, то хотел бы быть Диогеном”. Но никаких уроков он, совершенно очевидно, не вынес. Он явно воспринял реакцию Диогена лишь как образчик бесстрашной наглости. Иначе откуда у него взялась эта примитивная блажь – дотянуться до Солнца и взять его в собеседники? Отбритый Диогеном, он решил повстречаться со Светилом лично. И так он думал утереть нос Диогену? Да-с, он всё-таки был лишь Александр, Искандер Двурогий, увы, а не мудрый Диоген Синопский…”, – поднял палец Антон.

Мы долго лорнировали древний византийский барельеф. И, хохмы ради, пустились наперебой множить рацпредложения по дальнейшему нагнетанию мистического ореола Нашего всего. Дабы обожествление вышло на славу и не уступало македонскому. Или хотя бы ловкому Урфину Джюсу, который, придя к власти, провозгласил себя великим волшебником, что тотчас укрепило его диктатуру (помимо учреждения деревянной армии и тайной полиции). И навыдумывали мы с Антоном ещё тьму других плутовских уловок – хоть в советники президента нас бери, по мифологической части.

…Увы, все наши бесконечные ночные трёпы о Шиллере, о славе, о любви, где бы они ни велись, – в Коктебеле ли, в Москве или в Венеции, – не сохранялись ни на каких носителях; да иначе и быть не могло. Мы ведь никогда не понимаем, когда́ счастливы, и что́ надо сберечь. Записей я не делал, с чего? мы относились друг к другу как к чему-то само-собою-разумеющемуся и в любой момент имеющемуся в наличии. Разве не очевидно, что так всегда и будет?

И вот нынче сижу я в луже, при таком неожиданном повороте. Что сказать теперь вослед об Антоне? Хорошо, на полном парусе жил человек, и легко прошёл по земле.

А те разговоры… Они отложились и сбереглись где-то глубоко на дне черепной коробки и делают понемногу своё дело, вырабатывают по-прежнему ниточки, продолжающие связывать меня с ним. Антон предложил бы понятие “духовный сиквел”. Так и есть. В каком-то в другом агрегатном состоянии, они всё ещё нами ведутся, уже сами собой и между собой, эти разговоры. Я знаю, ничто не пропадает даром, и все сердечные речи откладываются, знаю, в некое общее хранилище вселенского добра. В какое-нибудь, он, наверное, сказал бы, ноооблако.

В обиходном представлении человека Венеция – это туристический объект, вроде тематического парка, примерно как Палеонтологический музей, такой же общечеловеческой интересности. Первые 46 лет своей жизни я не составлял исключения из этого общечеловеческого правила. У меня тоже было представление о том, что это место special interest, куда можно приехать, если ты, например, большой поклонник Бродского: ты можешь обойти 42 наименования, про которые известно, что здесь Бродский ел, здесь ему не дала девушка, здесь он похоронен, а вот сюда он водил знакомых любоваться закатом. Если любить Бродского, это очень важно. А если любить Карпаччо, важно, что “Святая Урсула” находится не в Сан-Джорджо, а в Академии, “Мадонна” Беллини находится не в Дель Орто, а в Сан-Дзаккарии. Это вещи, которые имеют отношение к Бродскому, Карпаччо и Беллини, а не к нашей жизни. Последние года три, подзастряв в Венеции от того удовольствия, которое она как место жизни может доставить человеку, я немного стал погружаться в то, что там было раньше, и в то, что представляет собою жизнь сейчас. Это оказались две очень интересные реальности, про которые хочется рассказать. И они важны уже даже не в отношении самой Венеции – точки на карте, или туристической аттракции, – а с точки зрения мировосприятия, картины мира.

Вся история Венеции, преподаваемая на русском языке в школе, начиная с Великой Отечественной войны до при Путине изданных учебников истории, начинается в 1201 году и заканчивается в 1204-м. Венеция – это те нехорошие ребята, которые захватили Константинополь. Константинополь, поскольку он православный, – это центр мировой духовности, средоточие мудрости, величие книжности и, заметим, богатства. А приехали варвары, алчные торгаши, которые назывались венецианцами, – или, как говорит духовник господина Путина, “это был Нью-Йорк XIII века”, при этом Византия, подразумевается, была Российской Федерацией XIII века, – и ограбили. Каждый раз, когда я выкладываю в инстаграм святого Марка, набегают сто человек, которые хотят рассказать мне, что там что-то вывезено из Константинополя. То есть в российских музеях люди, видимо, не были никогда. В Государственном Эрмитаже их бы порвало с таким взглядом на вещи. Про святого Марка известно: мол, это мы, православные, создали, а они, торгаши, католики и, как уточняет духовник Путина, “жиды”, вывезли к себе в Венецию. После чего появилось в Европе книгопечатание, технологии, грамотность – именно после того, как ограбили Константинополь!.. [103]

Из чистого любопытства ты начинаешь разбираться, взяв за отправной пункт то самое ограбление Константинополя, – и выясняются какие-то нюансы. Например, что вся история взятия Константинополя в 1201–1204 годах является неправдой от начала до конца. Не только в части ограбления, но и в части того, что каким-то субъектом этого конфликта была Венеция. Венеция была не бо́льшим субъектом этого конфликта, чем, условно говоря, московский метрополитен виновен в убийстве Бориса Немцова, если будет доказано, что кто-то из его убийц ездил на метро. В данном случае – Венеция за деньги привезла крестоносцев в Константинополь, где была некая власть, полагавшая себя законной, конкретно – власть Исаака Ангела и его сына Алексея Исааковича, при этом они были свергнуты узурпатором, который звался Алексеем III. Алексею Ангелу крестоносцы обещали восстановить его и его отца на престоле. То есть один законно коронованный император Византии, который сверг другого, а тот ранее сверг его, привлёк для этого иностранную вооружённую силу, обещав ей 200 тысяч монет. А Венеция всего лишь продала транспортные услуги своего флота этой нанятой силе.