Феликс Медведев - После России

— Судились ли с вами по статье дезинформации оскорбленные оппоненты, герои ваших передач, проживающие в СССР?

— Такого случая не припомню.

«На PC привыкли работать в обстановке бесцензурного свободного слова, пользуясь правом высказывать мнение, руководствуясь здравым смыслом и собственными нравственными правилами. Здесь не боятся преследования властей, даже не страшатся произвола руководства станции, зная, что могут быть уволены или в чем-то ущемлены лишь по решению суда».

Известия, 1990

— Владимир Борисович, как вы оказались на Западе?

— По профессии я киновед и работал в институте истории культуры, специализировался на скандинавском кино. Писал диссертацию о драматургии Нурдаля Грига, норвежского писателя. На канадском бомбардировщике он погиб над Берлином, хотя летчиком не был. Работая над диссертацией, изучая творчество Грига, его жизнь, я испытал глубочайший шок, после которого не мог продолжать работу. Дело в том, что до войны, в самое страшное время процессов, после испанской гражданской войны, во время чисток 30-х годов, он жил в Советском Союзе. Не был членом партии, но считал себя ярым коммунистом. Мне удалось найти живых свидетелей, и я узнал следующее: у Грига была любимая женщина, латышка по национальности, но советская гражданка, убежденнейшая коммунистка. Он описывает ее в своем романе «Может стать молодым», романе, в котором Григ практически оправдывает ужас террора, оправдывает сталинские процессы. На русский язык роман не переводился. И вот после того, как я узнал, и узнал с абсолютной степенью достоверности, что он выдал эту женщину, выдал совершенно спокойно, уверовав в то, что это предательство нужно для дела, и она исчезла на Лубянке, я не мог уже всерьез заниматься творчеством этого человека. Диссертацию свою я не дописал.

Так вот, мне дико повезло, когда осенью 1967 года министерство культуры Дании пригласило' меня на месяц на работу в Копенгаген. Одновременно я получил приглашение от шведского киноинститута участвовать в международной конференции, посвященной молодому шведскому кино; меня выпустили. Пробыв за границей, я вернулся домой, но вернулся уже другим человеком. Все было невмоготу. Когда потом меня расспрашивали, почему я решил покинуть родину, я для самого себя и для других, не кривя душой, объяснял: не приемлю систему. Но если быть абсолютно честным, для меня толчком к отъезду за границу стал, в сущности, незначительный, но сильный эпизод. Во время моего пребывания в Дании я случайно на улице познакомился с одной датчанкой. Она была из тех семей, в которых один день похож на другой. Вся жизнь до гробовой доски расписана, благополучная, скучная, добропорядочная семья.

И вот она начала легкий, ни к чему не обязывающий роман. Все тут было понятно, я для нее был экзотическим русским, а ей захотелось совершить такой безопасный прыжок в сторону от рутины размеренной, по ниточке выверенной жизни. Меня же пленила экзотика, ну как же — датчанка! И вот однажды в один прекрасный день она повезла меня на машине на излюбленное место прогулок, такого любовного шушуканья в центре Копенгагена, у набережной Ланьетини, где знаменитая русалка. Мы сидели в машине, целовались, и вдруг я с ужасом увидел, что рядом с нами встал «Москвич», а в нем два молодых человека и наружностью и одеждой вроде бы советские. Моя подруга увидела, что я переменился в лице, побледнел, обмер, черт знает что происходило в те минуты со мной. «В чем дело, что случилось?» — недоуменно спросила она. «Знаешь, я боюсь, мне кажется, что эти двое из советского посольства». Она спокойно посмотрела на меня и сказала: «Ну и что?» И вдруг стала тихо плакать. А потом промолвила: «Владимир, я не могла помыслить, что встречу такого несчастного человека». Я сначала не понял. Это я-то несчастный?! На дворе 1967 год, я, бедный советский человек, нахожусь в Дании, в Европе, без присмотра, есть какие-то деньги, у меня впереди еще целый месяц. Да кто может быть счастливее меня! И тут я посмотрел на себя ее глазами и увидел себя холуем, крепостным, доверенным холуем. Холуем, которому нежданно-негаданно с барского стола, понимаете, кинули блин с паюсной икрой. Именно в те минуты я стал другим человеком. Я понял: как же страшна моя жизнь. На родину я вернулся. Надо было завершить сложные отношения с женой. Вскоре я развелся и стал свободным. Свободным и готовым к отъезду. Спустя семь месяцев, когда мне снова выпал случай поехать в Норвегию, я уже не колебался.

— Как дальше складывалась Ваша судьба, какова была дорога к «Свободе», сюда в Мюнхен?

— Когда после основательной проверки мне дали политическое убежище в Дании, зашумели газеты и на меня посыпались предложения из самых разных учреждений и ведомств. В то время каждый новый человек из Советского Союза был на вес золота, не то что потом, когда валом пошла эмиграция. Я выбрал радиостанцию «Свобода». Я любил Данию, любил Копенгаген, и мне не хотелось никуда уезжать, а на «Свободе» я мог работать скандинавским корреспондентом. Жил я там до 1973 года, пока меня не уломали приехать сюда в Мюнхен главным редактором. Через несколько лет ушел в комментаторы, потом захотелось пожить в Англии. А потом снова сюда, в Мюнхен.

— Владимир Борисович, кто первым из советских людей «живьем» пришел на «Свободу» в качестве интервьюируемого?

— Могу ошибиться, но. кажется, режиссер Марк Захаров и с ним актеры Александр Абдулов и Олег Янковский.

— Когда это было?

— В феврале 1988 года, тогда в Мюнхене проводился фестиваль советского театра.

— Простите, я будто допрашиваю вас, но история тоже любит протокольность: они пришли сами?

— Нет, их пригласили наши сотрудники. А вслед за ними, уже, по-видимому, осмелев, потянулись другие. Сегодня, я думаю, нет ни одной мало-мальски популярной в Советском Союзе личности, политического ли деятеля, писателя, актера, чьи голоса не звучали бы в нашем эфире. Нет вдохновения перечислять… Выступали министры, секретари обкомов партии, три члена Политбюро и Президентского совета.

— Вы довольны?

— Как ни странно, нет. Потому что звучат голоса одних и тех же людей, своеобразная обойма из тридцати-сорока человек. Отчасти это, по-видимому, оттого, что именно эти наши корреспонденты общительны по натуре, активны, и, пребывая в командировках или на гастролях в разных странах, они охотно дают интервью нашим сотрудникам.

Так вот, как раз сегодня утром я попросил наших московских корреспондентов находить новые имена, новых людей, способных интересно мыслить, анализировать события. Я убежден: таких в стране немало. К примеру, услышав в программе «Время» короткие интервью с профессором Яблоковым и с академиком Емельяновым, я подумал: «Вот бы пригласить их на «Свободу»!» Понимаю, что они могут отказаться, не захотят, как сказали бы некоторые наши недоброжелатели, «пачкаться», но в России немало людей высокого интеллектуального, нравственного, профессионального уровня. Их надо искать. приглашать, тормошить.