Максим Коробейников - Я тогда тебя забуду

Выскользнул из комнаты и пропал, как будто его и не было.

Мы подбежали к окну и недолго ждали, чтобы еще посмотреть на него. Мужик выскочил из дома, запахнулся в тулуп, аккуратно уселся в сани, ударил вожжой по лошади и вскоре скрылся из виду.

— Вот, — сказала бабка Парашкева, — говорила я Егору: доездишься со своей коммуной. Убьют где-нибудь, а он, головушка забубенная, будто не знает ничего.

— А я уж ему и говорить боюсь, — ответила мама. — Ты знаешь, какой он своенравный.

Обе насупились, притихли. Но когда отец приехал, никто ему ничего не сказал — побоялись.

А надо было рассказать, может, и он был бы после этого поосторожнее, повнимательнее. Несчастье на человека почти никогда не обрушивается неожиданно. Если он думал бы больше о возможности беды, то заметил бы раньше ее приближение, ибо еще задолго до нее можно почти всегда заметить тайное или явное предупреждение о ней. Только мы ведь не любим смотреть в оба глаза, и потому смысл происходящего становится ясным лишь после того, как катастрофа уже разразилась.

Вскоре новое событие потрясло всю коммуну.

Для постройки нового, большого двухэтажного дома коммуна получила наряд на лес. Мужики у деревни Ваговщина, в десяти верстах от Малого Перелаза пилили лес на стены, а молодые ребята, в их числе наш Иван, вытаскивали его на дорогу и на дровнях отвозили домой.

Сначала все было хорошо. За день они успевали проехать десять верст порожняком и к вечеру возвращались домой с бревнами. Но однажды вернулись поздно вечером избитые и в разорванной одежде.

— Кто вас так? — спросил Ивана отец.

— Содомовские мужики.

— За что?

— Да так, за здорово живешь.

— Ну-ка, расскажи, как было-то?

Иван рассказал:

— Едем с бревнами из Ваговщины. Уже Большой Перелаз проехали. Все ничего. Вдруг слышим: «Выворачивай!» Мы поднялись, смотрим. Это содомовские мужики порожняком в село едут и нашему обозу кричат: сворачивай, дескать. Остановились мы, собрались у Гриши Жабрея — он первый ехал. Содомовцы тоже остановились. Глядим, мужики из саней вылезают и к нам идут, бичами размахивают. «Вот выворачивай, и все!» — орут. А куда мы вывернем с бревнами-то? Путь убродный. Снегу по грудь будет. Да и снег-то вязкий да топкий, рыхлый, как песок. А они опять: «Выворачивай, да и все!» Сошлись мы в голову. Смотрим, порожняком едут. На восьми санях. Пустые совсем. А мы с бревнами. «Помилуйте, — говорим, — да вам же легче свернуть. Вы порожние». Ну, подошли они эдак к нам. Их десять мужиков. А у нас только я, да Гриша Жабрей, да Митя Ососкин, да Саня Архиерей, да Авдотья-Мишиха. Ну а мужиков-то только Вася Матюшин. Да ведь и он, Вася Живодер, знаешь какой. В сторону отошел. «Нечего, — говорит, — мне там делать. Отъездился я, хватит. Завтра, — говорит, — опять в волость ухожу, место мне подыскали». Подошли мужики и давай наших лошадей с дороги спихивать. Ну, драка-то и произошла. Авдотья-Мишиха укусила одного, так они ее в сугроб: тулуп с нее сняли, да юбку на голову задрали, да прямо голую в снег. Мы, конечно, драться. Но рази справишься с ними! «Погодите, — говорим, — наши мужики придут, дак они вам не так наломают». А они только усмехаются да кричат. «Мы, — говорят, — всю коммунию вашу с дороги выбросим, чтоб не мешалась!» Сели в сани и умчались. А Вася Живодер нас же и упрекать начал. «Не надо, — говорит, — было связываться. Подобру-поздорову, — говорит, — пропустили бы их, дак и драки не было бы».

Рассказ Ивана всех нас привел в состояние крайнего озлобления и гнева.

— Ну вот, — сказала мама, — ребят посылают одних. Хорошо еще, не убили никого.

— Ниче, разберемся, — твердо ответил отец.

Бабка Парашкева посоветовала, предчувствуя, что отец так это не оставит:

— Ты, Егор, наперед всех-то не лезь. Может, у них топоры в санях. А они, содомовцы-то, испокон веков кого-нибудь да убьют.

Дом наш гремел, грохотал от вести, которую привезли в коммуну ребята. В нашей комнате все было слышно, что делается у соседей. Не только крики, разговоры, но и ночной храп мужиков и баб, кашель и кряхтенье стариков, смех и шутки парней и девок. Но сейчас, как ни прислушивайся, только одни разговоры о том, как содомовские мужики били наших парней. Мой брат Иван, Гриша Жабрей, Митя Ососкин и Саня Архиерей ходили героями, будто не их исколошматили содомовские мужики, а они мужиков.

Ночью пришел к нам Егор Житов и прямо от двери начал разговор:

— Излаживайся в путь, Егор Ефимович. Вместе поедем. Еще брата твоего Федора возьмем. Вот, поди, и хватит.

Сел, подумал.

— Отучить надо, — сказал, ни к кому не обращаясь. — Иначе они со свету сживут. Ишь обычай взяли.

И ушел, так шапку на голову и не надел — в руке унес.

Выехали они не так, как всегда, рано утром, а попозже, с таким расчетом, чтобы содомовских мужиков, которым надо было еще загрузиться товарами (магазины и склады тогда открывались в девять часов), встретить в дороге, и желательно в поле.

Утром мы убежали в школу и продолжали разговор о том, что коммунары уехали содомовских мужиков бить. Мнения в школе были разные, но мы, как истинные патриоты коммуны, не сомневались, что содомовские получат по заслугам. Когда закончились уроки, мы стрелой полетели домой узнать, нет ли каких новостей. Но новостей не было. Взрослые тоже ждали последних известий.

Вечером отец, Егор Житов и все, кто был с ними, вернулись домой, и из всех рассказов, что я слышал, в моем сознании возникла и ярко высветилась единая картина того, что же все-таки произошло. Сейчас я вспоминаю это как цельный рассказ Ивана — первого, от которого я услышал его:

«Мы с версту не доехали до Большого Перелаза, хотели уже остановиться, чтобы подождать содомовский обоз. Место очень удобное: по сторонам от дороги глубокие канавы занесены снегом, из которого будет наверняка трудно выбраться им с лошадьми, подумали мы. И в это время услышали, как в голове кто-то крикнул:

— Выворачивай!

Мы остановились. Пошли в голову. И увидели содомовских мужиков. Догадавшись, что наших прибавилось, они не стали с места, с ходу заворачивать наших лошадей, как прошлый раз, а встали и стоят ухмыляются, только по воздуху бичами своими посвистывают, будто порют кого. Тут подошли Егор Житов и отец. Видно, их-то они и дожидались.

— Как живете, коммуния?

— Под богом живем, — отвечает Егор Житов.

— Вы под богом? — усмехаются содомовские мужики. — Глянь-ка, они под богом теперь уже живут. А? Вы под антихристом живете, вот под кем. Богу-то вы дав-но-о-о не молитесь.

— А что тому богу молиться, который не милует? — отвечает Егор Житов и тоже ухмыляется так ехидно.

А самый здоровый мужик — ему Егор Житов и до плеча не будет — говорит:

— Видали? Против бога идут, а ему же молятся, у него же и помощи просят. Выходит, как это так?