Михаил Колесников - Все ураганы в лицо

Родзянко снова схватил председательский колокольчик.

— Я протестую! Это оскорбление… Требую привлечь… — Голос у него был зычный.

— А вы не делайте ручками так, — сказал Фрунзе. — Война нужна Временному правительству, Гучкову, Родзянке, Керенскому. Рабочим и крестьянам она не нужна. Уж поверьте мне. Мы сейчас решаем вопрос о том, кто должен быть хозяином на фронте. Хозяином должен быть фронтовой комитет, представляющий солдатские массы, а не золотопогонники. Пора отстранить царских офицеров и заменить их выборными командирами. Пора начать братание по всему фронту. Только общими усилиями с немецкими и австрийскими солдатами мы сможем похоронить войну. Да здравствует интернационализм!

Генерал Гурко не перебивал агитатора. В записной книжке пометил: «Михайлов. Большевик. Принять меры». Бадаев, Ногин уедут, а Михайлов останется. Солдаты единогласно избрали его во фронтовой комитет. Значит, он будет разъезжать по всему фронту и возмущать солдат к неповиновению. При случае большевистского агитатора нужно тихо, не возбуждая солдатских страстей, убрать… Убрать!

— Обо всем, что здесь происходило, я доложу Ильичу, — сказал Бадаев. — Спасибо вам, Арсений…

Сделавшись членом фронтового комитета, Фрунзе отправился в штаб фронта и потребовал пропуск на передовые позиции. Бравый поручик с наглыми, навыкате глазами, развалившись в кресле, лениво спросил:

— А зачем вам на передовые?

— Я член фронтового комитета.

— Да неужели! Вы поразили меня в самое сердце. Не велено-с, господин Михайлов.

— Кем не велено-с?

— Не велено-с. И вообще…

— А что — вообще?

— Катись-ка ты знаешь куда?..

— Вот теперь понятно, ваше благородие господин поручик Ольденбург.

В штаб армии ехать бесполезно. Там повторится то же самое. Генерал Гурко принимает меры. Решил поставить заслон перед каждым членом фронтового комитета.

Поразмыслив, Фрунзе сказал Любимову:

— Мы должны прорваться на передовые! Вот номер «Правды» со статьей Ленина «Значение братанья». Нужно разъяснить ее смысл солдатам, сидящим в окопах. Родзянко в своей речи проговорился: судя по всему, Временное правительство собирается начать наступление на всех фронтах. И это не одни предположения: Америка долго выжидала, но теперь вот ввязалась в войну на стороне Антанты. Еще в прошлом году Германия сделала предложение о мире, но союзники не заинтересованы в окончании воины: Германия на грани катастрофы, ее коалиция тоже. Теперь посуди сам: в феврале на союзной конференции в Петрограде принят план наступательной операции русской армии; Италия тоже согласна наступать. После провала апрельской операции Нивеля англичане и французы настойчиво требуют от Временного правительства решительного наступления. Если этот фокус им удастся, буржуазная диктатура укрепится как никогда, Советы будут разогнаны. Вот в каком свете рисуется мне сложившаяся ситуация. Необходимо любой ценой сорвать наступление! Во имя революции. Я хочу объехать весь Западный фронт. Ты должен помочь мне: найди чистый бланк удостоверения Петроградского Совета с печатью и заполни его на имя агитатора Михайлова.

— А если арестуют? Перед самым отъездом в Петроград…

— Не арестуют. Я отправлюсь на автомобиле, возьму с собой Мясникова, парочку вооруженных милиционеров. Эта буржуазная мразь не стесняется глумиться над нами в открытую. Нужно и им кое-что подбросить от большевиков.

Вскоре Любимов принес удостоверение.

— Железное.

— Вижу. Печать, подписи, даже фотография. А кто такой Анисимов?

— Заведует отделом агитации исполкома Петроградского Совета. Меньшевик, дрянь.

— Восхищен.

Минуя штаб Третьей армии, Фрунзе поехал прямо на передовые, в 55-ю дивизию. Командир дивизии встретил его с распростертыми объятьями.

— Разболтались солдатики! Офицеров не слушают, воевать не хотят. Все митингуют. Может быть, вы вашим вдохновенным словом…

— Я хотел бы побывать в полках.

— Милости просим. В двести двадцатый?

— Начнем с двести двадцатого.

— Готов сопровождать.

— Мерси. Это не нужно. Присутствие командира всегда настораживает солдатскую массу.

— Золотая правда, — обрадовался командир дивизии. — Вечерком попрошу в штабной блиндаж. Будем счастливы в узком офицерском кругу приветствовать питерского гостя. Разложение достигло крайней степени. Полицейские меры тут бессильны. За три месяца не сделали по противнику ни одного выстрела. И австрийцы молчат. Теперь все надежды на звездный шапокляк. Может быть, дядя Сэм расшевелит всех. Красные флаги, дезертирство… Россию охватило массовое безумие. Как вы думаете, чем все кончится?

— Победой. А вот чьей?.. В Питере большевики берут перевес.

— Господи помилуй.

Фрунзе не случайно избрал 55-ю дивизию: здесь удалось еще во время съезда делегатов армий Западного фронта создать крепкий комитет. Солдаты-комитетчики знали Фрунзе, ждали его. И на этот раз он привез большую кипу агитационной литературы.

После короткого митинга, на который пришли все солдаты полка и даже офицеры, решено было начать братание.

Прежде всего нужно было договориться с противной стороной. Полк собрался прямо у разорванных проволочных заграждений. Без оружия. На шест укрепили красный флаг. Австрийцы и немцы не подавали признаков жизни. Но никто не сомневался, что они с жадным любопытством наблюдают из окопов за тем, что творится на русской стороне. К ним следовало обратиться с речью, разъяснить смысл интернационализма и всего происходящего в России.

Эту нелегкую задачу взял на себя Фрунзе. Он великолепно владел немецким и не сомневался в том, что будет понят.

Взяв рупор, он медленно направился в сторону противника. Он знал, что за ним наблюдают тысячи глаз. На той стороне, может быть, какой-нибудь офицер уже взял его на мушку, разгадав затею русских. Поднявшись на горку, Фрунзе остановился, приложил рупор к губам. Над фронтом, над окопами и скрюченными обрывками колючей проволоки повисла тишина, какой здесь никогда не бывало.

Он не думал о том, что его могут убить. Он досадовал, что ветер относит слова. Ну а стоять под прицелом он привык: всю жизнь стоит под прицелом.

И когда он опустил рупор — это послужило сигналом для обеих сторон. Русские, австрийские, венгерские, немецкие солдаты перемешались. Но это было еще не все. К двести двадцатому присоединился по собственному почину двести восемнадцатый полк. А за 55-й дивизией поднялась 67-я. Фронта больше не существовало. Во всяком случае, в полосе Третьей армии. Недавние враги приглашали друг друга в свои землянки, делились скромными запасами еды и махорки. А когда командир одного из полков 67-й дивизии попытался «навести порядок», с него сорвали погоны и засадили в землянку под ответственность часовых. Арестовали еще нескольких офицеров.