Михаил Колесников - Все ураганы в лицо

Узнав еще в Москве о восстании в двух полках, Фрунзе и Новицкий выехали немедленно в Самару. Иваново-Вознесенский коммунистический отряд продолжал формироваться, Фрунзе наказал Волкову, Батурину и Фурманову поторопиться с отправкой.

Новицкому сказал:

— Наше положение хуже губернаторского. Помню, глядел на губернатора Сазонова и не мог понять, откуда такая пословица. А теперь, побыв «красным губернатором», начинаю понимать. И тут эсеры подняли голову! Ведь как мечталось: разработка операций, деловая атмосфера, подготовка наступления… А начинать приходится с подавления мятежа. Становлюсь спецом по эсерам да анархистам.

— А почему они все-таки восстали?

— Причина, как мне кажется, сугубо классового характера: при укомплектовании не соблюдали классовый принцип — в армию просочилось много кулаков и других враждебных нам элементов. Мало коммунистов, а следовательно, слаба политическая работа.

— А мне ведь казалось, что все дело в снабжении и обмундировании.

— Другие части снабжаются не лучше. Впрочем, хлеба там вдоволь.

Фрунзе умел скрывать свои чувства. Федор Федорович так и не догадался, что новый командарм захвачен тревожными, невеселыми мыслями. Мысли были просты, предельно просты: справлюсь ли, сумею ли найти точку опоры? Ведь до этого приходилось опираться, в общем-то, на людей, которых он знал и которые знали его и доверяли ему. Он готовил их годами, и вся его жизнь была у них на виду. Но на фронте не будет такого обилия времени для воспитания. Тут придется сразу же принимать решения, командовать очень разветвленным аппаратом, куда входит не только штаб. Вопросы воспитания, дисциплины, снабжения, боевой подготовки, разработка оперативных планов, ежедневные бои, связь с населением — и всего не перечесть. Как он знал, положение Четвертой армии, находящейся на правом фланге Восточного фронта, было весьма непрочным. Численность ее не превышала семнадцати тысяч человек, а фронт растянулся почти на триста пятьдесят километров. Да и можно ли применить понятие фронт к участку приуральской степи, где нет ни окопов, ни траншей, ни проволочных заграждений, ни других укреплений? Линия этого фронта беспрестанно меняется. Села, хутора каждый день переходят из рук в руки. Белоказачьи конные отряды бесчинствуют в степи, делают смелые налеты на расположение красных войск, у которых почти нет своей конницы, нет и резервов. Армия без резервов… Разве это армия? О, великий македонянин, создатель основ кавалерийской тактики, один из лучших, по словам Энгельса, кавалерийских начальников всех времен, создатель резерва!.. О, гениальный Генрих де-ла-Тур-д’Овернь Тюрень, искусно сочетавший на войне магазинную систему довольствия с системой довольствия местными средствами! Великие полководцы всех времен, Ганнибалы, Цезари, Помпеи и Наполеоны! Не было еще таких войн, как эта. И не могло быть. Клаузевицы и Фоши, привыкшие к пунктуальности, развели бы бессильно руками, если бы узнали, что нужно воевать не только без резервов, но и без пушек, и без патронов и что бойцы разуты, раздеты. А у противника больше половины состава войск — конница, у них и английские пушки, и английское обмундирование, и французские аэропланы, и американские доллары, и английские фунты стерлингов, и валенки, и полушубки, и фураж, и продовольствие — все, чем богата Антанта.

Но главное зло — слабая дисциплина в частях и соединениях Четвертой армии. Организовалась она совсем недавно из красногвардейских и партизанских отрядов. Здесь еще силен дух партизанщины. Неподчинение приказам сверху — обычное явление. Придется объявить жесточайшую войну этой вольнице, столкнуться с командирами, потворствующими расхлябанности, так сказать, с любимцами разболтанных масс…

Не слишком ли большую смелость взял на себя недавний каторжанин, никогда не командовавший не только армией, но и полком? Ведь оттого, что ему доверили армию, он не перестал быть самим собой…

Трясется, поскрипывает старый, продуваемый со всех сторон ветром салон-вагон, ныряет в густую снежную мглу. Дремлет адъютант Фрунзе Сергей Сиротинский. Михаил Васильевич и Новицкий играют в шахматы, переговариваются. Скоро ли там Самара?.. А тревога растет и растет.

В Самаре на вокзале встретили работники штаба военспецы — бывшие офицеры старой армии. Наперебой стали рассказывать о всяких ужасах в Уральске: там-де между штабами Николаевской и 25-й дивизий ведется настоящая война. А Николаевская дивизия — та самая, полки которой подняли мятеж. Положение крайне опасное. Сложилась такая обстановка, что штаб армии оказался оторванным от войск. Бывший командующий армией в войсках ни разу не бывал, пытался управлять письменными приказами и телеграммами. Практически армия штабу больше не подчиняется. Вся эта кучка людей, называющая себя штабом, выглядела сиротливо, неприкаянно.

— Ради бога, только не вздумайте ехать в Уральск! — предупреждали военспецы. — Убьют… Положение там непрочное, в любой час город может перейти к белоказакам.

Оказавшись в каком-либо городе, Фрунзе прежде всего стремился установить связь с партийной организацией, с людьми, олицетворяющими Советскую власть. Еще в Москве Бубнов сказал Михаилу Васильевичу: «В Самаре сразу же свяжитесь с Куйбышевым. Я его хорошо знаю. Поможет».

Председатель губернского исполкома Валериан Куйбышев — человек лет тридцати, высокий, могучего сложения. Большая кудрявая голова, ямочка на подбородке. Породистое приметное лицо. Таких запоминают с первого взгляда на всю жизнь. Да и нельзя не запомнить этот мощный выпуклый лоб с залысинами, резко изломанную правую бровь, крупный правильный нос. Все в нем крупно, рельефно. И улыбка — широкая, добродушная, обаятельная улыбка извечного хозяина жизни. В нем сила: и физическая, и духовная. И это — не затаенное где-то в глубинах, а тут же, сразу, на виду. Он — поэт. И не в переносном смысле, а самый настоящий поэт, стихотворец. В анкете пишет: «Занимался журналистикой. Немного поэт, публицист». Выступает со стихами на вечерах перед рабочими и красноармейцами. После этого пишут в «Приволжской правде»: «Следует особо отметить выступление тов. Куйбышева, артистически продекламировавшего свое стихотворение «Море жизни». Может быть, отсюда какая-то дымка в больших глазах и мягкость манер, в общем-то, присущая всем поэтам.

Люди большого интеллектуального потенциала быстро узнают друг друга и быстро сближаются. Они как-то сразу нашли нужный тон.

— А не тот ли вы Фрунзе, что отбывал ссылку в Верхоленском уезде?

— Тот самый.

— Почему я спрашиваю: фамилия редкая, да к тому же дело ваше в связи с созданием вами организации политических ссыльных Манзурской волости сильно нашумело тогда. Я ведь тоже отбывал ссылку в Верхоленском уезде. В Тутурах.