Михаил Колесников - Все ураганы в лицо

Фрунзе, Куйбышев и Новицкий сбивались с ног. И тут Михаил Васильевич, в который уж раз, столкнулся с человеческой инертностью. И не только с инертностью…

Давно замечено, что всякое большое дело вызывает яростное противодействие всех инакомыслящих.

Таким инакомыслящим вдруг оказался человек, которым Фрунзе восхищался и в которого верил: командующий Первой армией Гая Дмитриевич Бжишкянц, или просто Гай. Именно Гай летом прошлого года сформировал Симбирскую дивизию, получившую за необыкновенную стойкость наименование Двадцать четвертой Железной. Теперь Гай командовал Первой армией, оборонявшей Оренбург.

Гай был уязвлен тем, что командование Южной группой большого состава доверили не ему, а Фрунзе. Но не скажешь об этом вслух! Сперва все складывалось будто бы в пользу Гая: главное командование, оказавшееся вынужденным принять план Фрунзе, решило внести в этот план свои коррективы. А именно: нанести фланговый удар по противнику не группой войск, а силами одной лишь Первой армии. Гай, не поняв подоплеки всего, вообразил, что его наконец-то оценили по достоинству и делают главной фигурой. Фрунзе отмел все поправки. Вот тогда-то Гай решил драться за себя. Он неожиданно заявил, что из плана Фрунзе ничего не выйдет. Надо отступать за Волгу, сдать Оренбург. Вызвав Фрунзе к прямому проводу, он сказал:

— Оренбург окружен с трех сторон. Я нахожу нужным спасти армию отступлением. Каждую минуту меня зовут начдивы с просьбой разрешения об отступлении. Я иного выхода не нахожу и снимаю с себя всякую ответственность за могущий произойти разгром армии. Вот что я вам скажу: при столь быстром отходе Пятой армии никакие маневры с нашей стороны помочь делу не могут, моя армия потеряла боеспособность и через неделю в панике разбежится. Верьте мне!

Такого разговора с Гаем Фрунзе не ожидал. Чего он кричит, чего бросается в панику? Испугался атамана Дутова? Ведь в Оренбурге девять с половиной тысяч штыков, бронепоезд, семь орудий, до сотни пулеметов, люди не намотаны, сыты. Какая армия сейчас может похвастаться тем, что у нее почти десять тысяч человек? Может быть, Пятая, где нет и половины того, что есть у Гая?.. А именно на Пятую возложена самая ответственная задача: пока идет подготовка к контрнаступлению, сдерживать противника, и не только сдерживать, но и стягивать ударный кулак.

О чем-то догадываясь, Михаил Васильевич сказал:

— Стыдитесь, Гая Дмитриевич. Паническое настроение и поведение руководителей обороны Оренбурга считаю не только непонятным, но и преступным. Приказываю вам раз и навсегда прекратить разговоры о сдаче Оренбурга и принять меры к его защите! Ожидаю от ваших войск исполнения долга и приказа. Я верю в вас, в ваше личное мужество!

Гая поддержал Троцкий, приехавший в Симбирск. Кроме того, Гай, убежденный в своей правоте, решил обратиться с жалобой на Фрунзе непосредственно к Владимиру Ильичу.

Ленин вынужден был в это горячее время делать запрос о положении в Оренбурге. Фрунзе ответил телеграммой:

«Считаю, что поток оренбургских слезниц по бесчисленным адресам в значительной степени объясняется собственным неумением правильно использовать силы и средства, бывшие в распоряжении Оренбурга».

Фрунзе мог бы снять Гая и заменить его другим. Но не снял. Он верил в этого незаурядного человека, верил, что в самое короткое время он выправится. Ведь Гай служит не Михаилу Фрунзе, а революции, Советской власти! В первую мировую войну он был произведен в офицеры за храбрость. Что с ним делать?.. Просто во главе основной ударной группы войск поставил не Гая, как намечал, а командующего Туркестанской армией Зиновьева, бывшего председателя ревкома Сибирского корпуса.

Возле Фрунзе все время вертелся Авалов. По настоянию Троцкого Авалову пришлось-таки дать большую должность: командира бригады. Фрунзе не верил Авалову и очень внимательно следил за каждым его шагом. Этот человек представлял большую опасность именно сейчас, в период подготовки. Потому-то Михаил Васильевич решил не посылать его ни в Оренбург, ни в Бузулук, на в Уральск, а оставил в Самаре, назначив командиром расквартированной здесь 74-й бригады. Авалов, казалось, остался доволен таким решением.

Он любил отираться в штабе Южной группы, что-то высматривал, вынюхивал. О подготовке контрнаступления он знал. Да и не мог не знать. Очень часто к нему приезжали какие-то люди из Симбирска и даже из Москвы. Авалов уединялся с ними и о чем-то толковал.

Как-то в штаб бригады пожаловал мужичок в тулупе, в подшитых валенках, борода веником. Мужичок требовал пустить его «до командира Советской власти», так как-де красноармейцы украли коня. А если не пустят, то он напишет самому Ленину. Мужичок оказался на редкость скандальным и неугомонным. Доложили Авалову. Он небрежно бросил:

— Пропустите. И оставьте нас наедине. Я объясню ему доходчиво, что сознательные красные бойцы не воруют, а производят мобилизацию средств.

Когда они остались вдвоем, «мужичок» сказал:

— Пришлось разыграть эту интермедию. Через фронт пробраться было нетрудно, а в Самаре — намного сложнее: по малейшему подозрению могут сцапать. Поклон вам от наших. На какое число назначено наступление?

— Этого я пока не знаю. Да и никто из начальников ее знает. Фрунзе все держит в секрете. Не удалось даже выяснить, где и что конкретно сосредоточивается. Он, по-видимому, тщательно наблюдает за мной. Из Самары не выпускает. Официально моя бригада входит в резерв Южной группы. Вот копия приказа войскам армий Южной группы от десятого апреля. Здесь много ценного для понимания общего замысла. Но обстановка меняется с невероятной быстротой, и Фрунзе, учитывая ее, совершенствует свой план. Так я понимаю. Как видите, успехи мои скромны. Все время чувствую себя под прицелом.

— Мужайтесь. Вам присвоено звание полковника. От души поздравляю. Если удастся похитить оперативный план — обещают генеральские погоны.

— А если не удастся?

— Тогда прибегните к старому испытанному средству (ведь вы — эсер!): убейте Фрунзе.

— Вы — оптимист, поручик. Ну а если мне не удастся убить Фрунзе?

— Вы — пессимист, полковник. Нам нужен хотя бы приказ на наступление. Добудьте его любой ценой. Если не сумеете переправить с Кобяковым, сами прорывайтесь на нашу сторону. Будем ждать. А почему вам все-таки не прикончить Фрунзе?.. Тогда все отпадает само собой.

Командующий, занятый неотложными делами, постоянными разъездами со своей подвижной группой штаба, иногда накрепко забывал о существовании Авалова. Подвижная группа размещалась в поезде. Даже находясь в Самаре, Фрунзе каждый день наведывался сюда. Здесь, в железных ящиках, хранились важные оперативные документы. Здесь хорошо работалось под вздохи паровозов и лязг буферов.