Сильвана Патерностро - Жизнь Габриэля Гарсиа Маркеса

КИКЕ СКОПЕЛЬ. Он переехал жить в Барранкилью, когда Альфонсо Фуэнмайор нанял его на работу в «Эль Эральдо».

САНТЬЯГО МУТИС. Когда Габо только начал искать работу в Барранкилье, Альфонсо в качестве проверки его попросил: «Напиши-ка ты мне передовицу на завтра». И за свой стол усадил. Потом прочел, что тот написал, и сказал: «Черт возьми, какой хороший материал!» А про себя подумал: «Не иначе этот прохиндей заранее передовую заготовил». Затем вслух добавил: «Знаешь, все это очень хорошо, даже прекрасно, но напиши-ка ты мне теперь передовицу на послезавтра». Габо сел и написал передовицу на послезавтра. Тот взял эту передовицу, отнес в редакционный отдел и сказал: «Этого мальчишку надо брать». — «Но Альфонсо, у нас нет на это денег. Вообще нет, ни на кого», — ответили ему. «А все равно, вы должны его взять», — настаивал Альфонсо. «Никак не можем». — «Тогда делите мою следующую двухнедельную зарплату на две части. Одну — ему, вторую — мне», — заявил на это Альфонсо. Я к тому, что люди эти вон какой высокой пробы были.

ЭКТОР РОХАС ЭРАСО. Картахена и Барранкилья находятся близко друг от друга, но при этом они очень разные, и кажется мне, он прекрасно вписался в ту компанию в Барранкилье. Там ему предложили работу. В Барранкилье выходила газета «Эль Эральдо», и в финансовом плане возможностей у них было больше, чем у «Эль Универсаль». Думаю, это был правильный выбор.

МАРГАРИТА ДЕ ЛА ВЕГА. Картахена — городок очень маленький и провинциальный и во многом живет своей былой славой. Пусть даже он не хранит традиции в той мере, в какой об этом говорят. Но несомненное различие между Картахеной и Барранкильей состоит в том, что Барранкилья основана людьми, не преуспевшими в Картахене из-за того, что для них были закрыты все пути. Множество людей перебирались из Картахены в Барранкилью — предприимчивых, энергичных, мыслящих современно. Ими двигали новые идеи, и Барранкилья с распростертыми объятиями принимала всех иммигрантов. Евреев, турок, русских, кого угодно.

ХАЙМЕ АБЕЛЬО БАНФИ. Гарсиа Маркес называл меня не барранкильеро, как полагается называть жителей Барранкильи, а барранкильосо. Это нечто большее, чем просто этнохороним [28] Этнохороним — название жителя определенной местности, соотнесенное с топонимом (названием самой местности). Прим. ред. . Скорее, это слово подчеркивает особое состояние духа, и, на мой взгляд, оно близко к понятию щегольства, пижонства. Так вот, барранкильосо, конечно, пижон, но есть в нем что-то и от покорителя мира.

МАРГАРИТА ДЕ ЛА ВЕГА. В Картахену прибывали иммигранты самого разного сорта, и у кого-то из них дела складывались как нельзя лучше, независимо от их происхождения — будь то французы или, например, евреи; никакой роли это не играло, в том смысле, что никого не третировали, приезжих каждой национальности было слишком мало, чтобы образовать колонию. Позже новоприбывшие прямиком отправлялись в Барранкилью, потому что Картахена лишилась своего порта, а в Барранкилье открылся канал Дике и водный путь через искусственное устье Магдалены в Бокас-де-Сениса. Там пытались еще что-то строить и почти перекрыли Картахенскую бухту из-за работ по углублению дна и всякого такого.

ХАЙМЕ АБЕЛЬО БАНФИ. В Барранкилье всякий знал его — репортера из «Эль Эральдо»; эта-то Барранкилья и была по душе Гарсиа Маркесу. Помню, поэтесса Мейра Дельмар говорила мне, что Габо, когда в «Эль Эральдо» работал, уже был знаменитым. И Барранкилья представлялась этому малому чем-то вроде метрополиса. Столицей, средоточием жизни всего карибского побережья. Цветущий город. В нем жили и люди из других областей страны, это был центр притяжения, опорная точка для всего побережья. Картахена — та оставалась городом колониальным, с историческим прошлым и прочим подобным, а Барранкилья — современное место. С широкими проспектами, жилищным строительством, коммунальными службами и независимыми отношениями между людьми. Барранкильеро ни у кого позволения не спрашивает. Барранкильосо позволения не спрашивает. Барранкильосо будет делать так, как считает нужным, и Габо сразу попал в свою стихию… Поэтому он и обращается так часто к духу барранкильерос.

ЭКТОР РОХАС ЭРАСО. Я пришел учиться в Высшее педагогическое училище в Барранкилье (оно тогда только открылось, и там было очень красиво, просто загляденье) в шестнадцать лет. Оно располагалось рядом с футбольным стадионом. Начав ходить туда, я много чего в городе увидел такого, чего прежде не видывал, например как переключаются светофоры, подавая машинам сигналы, можно ехать или нет. Мне казалось, что город и правда огромный. Сам-то я из крохотной деревеньки, понимаете, и вдруг в большом городе оказался. Правда, до этого я жил в Картахене, в Барранкилью уже оттуда приехал, и в сравнении с ней Картахена — местечко потише. Ни тебе широких улиц, ни крупных универсальных магазинов, ни кафе. И я думал в то время, что Барранкилья — красивейший город. Такое было мое первое впечатление. И люди действительно славные, обходительные. К тому же барранкильерос умеют держать фасон, их ничем не проймешь. Габриэль, когда Нобелевку получил, знаете, как они с ним здоровались? «Эй, привет, мистер Премио!» — мол, событие-то, конечно, впечатляющее, но не так чтобы сильно значительное. Как я сам сказал однажды: «Наибольшая честь для них здесь — просто возможность жить». Вообще-то, это несколько расхолаживает, отбивает охоту к чему-то стремиться. Типа, чего еще надо — живи себе и радуйся. Однако барранкильерос замечательно умеют дружить. Будь я неладен! Хорошие они друзья. Великолепные друзья.

ДЖЕРАЛЬД МАРТИН. Из бесед с картахенерос и барранкильерос я понял, что картахенерос несколько в претензии к Габо — мол, недодал он им в признании их заслуг, но в том-то и дело, что, как бы много ни значила Картахена в его творческом становлении, в 1940-е и 1950-е годы он не чувствовал себя в ней так комфортно, как потом в Барранкилье.

ХУАНЧО ХИНЕТЕ. Здесь он стал появляться в 1952 году. Из Картахены приезжал. Могу даже сказать, где жил. Родных у него здесь не было, и он обретался в Баррио-Абахо (Нижнем квартале), снимал там каморку. В Кампане, по-моему, в маленьком домишке жил. Альфонсо раза три-четыре меня туда водил. В двух шагах от этого места еще лавчонка помещалась, «Эль Токио», там наимерзейшие овсяные хлопья продавались.

Он платил за жилье и стол, потому что, как я понимаю, что-то вроде двух песо за каждую написанную колонку получал. А случалось в «Эль Эральдо», когда он все колонки сам писал; кстати, из «Эль Эральдо», если со второго или с третьего этажей в окошко выглянуть, видно дом напротив, в котором помещался бордель. И бывало, они наблюдали, как у окошка дамочка клиентов своих ублажала. Та пожилая бедняжка все время окошко распахивала, потому как стояла неимоверная жара, и они забрали себе в голову, что надо им наведаться в бордель и разузнать, кто она такая. А поскольку он любил писать о всяких таких вещах, то есть у него история и о том, как он потом переселился в Небоскреб [29] О Небоскребе Гарсиа Маркес говорит в воспоминаниях «Жить, чтобы рассказывать о жизни»: «Это был особняк <���…> с алебастровыми колоннами и позолоченными фризами… На каждом из трех этажей <���…> шесть огромных покоев из мрамора, превращенных в небольшие спальни из картона, таких же, как моя, где собирали свой урожай полуночницы района. <���…> Альфонсо Фуэнмайор назвал его позднее „Небоскреб“…» (пер. с исп. C. Маркова, Е. Марковой, В. Федотовой, А. Малоземовой). Прим. пер. и обитал бок о бок с этими девицами-полуночницами…