Сильвана Патерностро - Жизнь Габриэля Гарсиа Маркеса

ХОСЕ САЛЬГАР. Он как магнитофон, но не простой, а волшебный. У этого человека в голове словно все записывается. Всплывает какая-нибудь тема — и пожалуйста, он тут же выдергивает из записанного нужное. Ему присущ определенный темпоритм — качество весьма отрадное для того, кто рассказывает истории. Он тебя слушает, а потом внезапно задает вопрос. То есть всегда происходит обмен, диалог. Он возвращается к узловым фактам в жизни своего собеседника, я так считаю. И спрашивает тебя: «Так-так, ты помнишь Санчеса? [Фотографа.] Откуда он родом? Кто его прозвал Эль Перро [141]? А почему его так прозвали?» И начинает выяснять всякие подробности о жизни того человека. Не знаю, может, у него все само собой так получается, неосознанно, но он прямо уже целый роман сплетает про этого Эль Перро Санчеса. Изумительно, как он на тебя воздействует.

САНТЬЯГО МУТИС. Габо сегодняшний — это Габо, который глубоко во все вникает. Он излагает свою историю. И это литература. Что не означает, будто это неправда. Это литература.

ГИЛЬЕРМО АНГУЛО. Он — персонаж, ищущий своего автора. И он его нашел.

ДЖЕРАЛЬД МАРТИН. В первый раз я увидел его в Гаване в 1990 году. В его гаванском доме. Я почувствовал, что ради этого самого момента и жил. А как прекрасно мы с ним поладили, это что-то бесподобное. Мы проговорили четыре часа подряд. Он, когда хочет, просто обворожителен. Восхитительно приятный собеседник. Под конец того дня он спрашивает: «А завтра вы когда сможете прийти сюда?» Нет, вообразите! Я летел назад на крыльях счастья. Возвращаюсь на следующий день и вижу перед собой совершенно другого человека. Усаживаюсь, и тут он говорит: «Знаете что? Я вчера заснуть не мог и путешествовал по лабиринту латиноамериканской литературы». Я тотчас же понял и изрядно испугался — ведь он имел в виду мою книгу «Путешествия сквозь лабиринт», она годом раньше вышла, и какой-то мой друг (по-английски мы с долей ехидцы назвали бы его доброхотом), по всей видимости, одолжил ему экземпляр; а в этой книге я критикую «Осень патриарха». «Я и есть патриарх, — говорит он мне. — Это автопортрет. Если вы этого не понимаете и если патриарх вам не по вкусу, то как вы можете стать моим биографом?» Той бессонной ночью Габо осознал, что дружить со своим биографом трудно, но мы продолжали ладить с ним, хотя больше и не ощущали духовного родства. Никогда после наши отношения не окрашивались той теплотой, какая возникла между нами при первой встрече; но ни один из нас не забывал о ней, она все время незримо присутствовала рядом.

САНТЬЯГО МУТИС. Да, возле Габо всегда были люди поистине замечательные. Щедрые, благородные, блистательные, и потому Габо — человек, преисполненный благодарности. Ведь у него есть те, кому он глубоко обязан. А быть признательным — то же самое, что быть человечным, ибо признательность не отличается от человечности, и, более того, она — настоящий поток, лавина человечности. Габо, я думаю, очень добрый человек. И книги его такие же — проникнутые добротой и любовью к людям.

КАРМЕН БАЛСЕЛЬС. Году в 1994-м он принес мне рукопись «О любви и прочих бесах», и до меня как-то не сразу дошло, что книгу он посвятил мне. В посвящении говорилось: «Для Кармен, льющей слезы». Такие же слова он раньше написал на моем экземпляре «Осени патриарха» — по причине наших злоключений с ее публикацией, которая обернулась катастрофой. Он вписал их в дарственный экземпляр первого издания, продажи которого стремились к нулю. И увидев ту же фразу в виде посвящения в новой книге, я не полностью осознала или, скажем так, не сообразила столь быстро, как следовало бы, что он эту книгу посвящает мне. Кармен Балсельс. Я по сей день физически помню подробности того особенного момента, все свои ощущения — от его присутствия, от рукописи и всего происходящего, и, по правде говоря, я так и не знаю, сумела ли выразить словами или как-нибудь донести до него овладевшие мной чувства. Не думаю. Не выразила. Не смогла как следует сделать это.

ГУСТАВО ГАРСИА МАРКЕС. Я еще вначале говорил, что у нас с Габито соперничество было в том, у кого память лучше. Например, он не помнит, как в Картахене, году примерно в 1951-м, появился представитель издательства «Лосада», который подыскивал писателей и спрашивал Габито, есть ли у того роман. Габито сказал мне тогда: «Слушай, помоги мне, а?» — и достал наброски «Палой листвы», чтобы мне прочитать. Мы дошли почти до середины, когда Габито остановился и заявил: «Все это хорошо, но я собираюсь написать нечто такое, что будут читать больше, чем „Дон Кихота“».

МАРИЯ ЛУИСА ЭЛИО. Смотрите, на этой фотографии — я с Габриэлем и Диего. Моим сыном. В доме у Габо. Удивительный день тогда выдался. Он с головой был в работе, писал и вдруг позвал нас к себе. Это очень на него не походило. Какой роман он тогда писал, сказать не могу. А он: «Видишь, я всю книгу создал вот на этой машинке». Это компьютер был. И говорит: «Но на всякий случай… посмотри сюда». Выдвигает ящик стола, а там все это — в отпечатанном виде.

ХУАНЧО ХИНЕТЕ. Звонит мне в какой-то день маэстро Обрегон и говорит: «Хуан, давай собирайся, я завтра на обед иду, кое-кто сейчас находится здесь, и я хочу, чтобы ты пришел». Я и пошел, а там были Габо с Мерседес и двумя их сыновьями. В общем, не знаю, что там случилось, он сказал мне: «Я Нобелевскую премию получил» — и все в таком духе. Черт побери! Я встал и ушел, и Алехандро со мной.

КИКЕ СКОПЕЛЬ. Виделся я с ним в Картахене, когда Алехандро еще жив был. А позже, когда Алехандро помер, уже нет… Зубоскалы из «Ла Куэвы» — это вот кто: один — Альфонсо Фуэнмайор, другой — Альваро Сепеда. Еще один — это…

ХУАНЧО ХИНЕТЕ. Херман… Он много раз упоминает их по именам. Когда помирает Большая Мама, он говорит, что они все туда пошли, что mamagallistas — ну, хохмачи из «Ла Куэвы» — там были. Значит, слушайте: Альваро уже давно умер. Еще молодым. Всего сорок два года ему было. Теперь Альфонсо Фуэнмайор — из «Ла Куэвы» на небеса отлетел. Алехандро — еще один друг-приятель. Габриэль Гарсиа Маркес — Габито — из них персонажей «Ста лет одиночества» сделал.

КИКЕ СКОПЕЛЬ. Альфонсо, он для меня… Давайте-ка определение дадим слову «друг». Друг — это… Их очень мало, друзей. Ну, у тебя может быть четверо друзей, ну, пятеро, а больше-то и не бывает. А Альфонсо — один из немногих настоящих друзей, которые у Габито имелись. Потому что Алехандро, и Альваро, и еще Херман — те не были ему в таком же смысле друзьями, в каком Альфонсо. Альфонсо был другом Габито. Вот ты кому-то друг, а почему? А потому… Вот влюбляешься ты, положим, в кого-нибудь, ты влюбляешься, но почему? А потому, что влюбился. А почему ты влюбился? И сам не знаешь. Раз — и влюбился.