Хэзер Дьюи Макадэм - Клятва. История сестер, выживших в Освенциме

– Что происходит? – Я хватаю ее за воротник. – Где моя сестра?

– Не знаю. Там творился кошмар. Некоторых убило.

– Я должна найти сестру! – В голове пульсирует кровь, глаза застит черная пелена. Я вслепую бросаюсь к воротам на поиски сестры. Мне наплевать на вышки и охранников. Мне вообще на все наплевать, только бы ее найти.

– Не пускайте ее! – вопит Дина. Я чувствую на своих запястьях чью-то твердую хватку, и меня валят на землю.

Обезумев от горя, я пытаюсь вывернуться.

– Я держу! – кричит Янка.

– Пустите! – ору я на них. Они враги. Они против меня. Я изо всех сил стараюсь вырваться. Не знаю, сколько девушек удерживают меня, чтобы не дать мне ринуться за ворота и получить там пулю.

– Рена. Слушай. Ты ничего не можешь сделать. Надо ждать здесь, – втолковывает Дина.

В мое помраченное сознание проникает наконец голос Янки:

– А вдруг она жива, а тебя застрелят при попытке выйти? Что Данка будет без тебя делать?

– Успокойся. Она вернется, – заверяет Дина. – Вот увидишь. Все будет хорошо.

– Я не могу жить без сестры.

– Почему ты думаешь, что она погибла? Жди здесь, пока тебя саму не убили. Возьми себя в руки.

Я судорожно хватаю ртом воздух, пытаясь прислушаться к их спокойной, рассудительной речи.

– Я в норме, – удается мне наконец выговорить. – Можете отпустить. Я не побегу, обещаю. – Девушки потихоньку отходят. Дина с Янкой остаются рядом, а я принимаюсь вышагивать перед блоком, вспоминая коричневорубашечников, вспоминая, как в Аушвице люди умирали ни за что.

Появляются несколько фигур, направляющихся к нашему комплексу. Я всматриваюсь в них, пытаясь сквозь сетку понять, есть ли там Данка. Возможно, я вижу ее, но, может, это мне лишь кажется, может, я спятила и страдаю галлюцинациями. Я чувствую, как Динина рука сжимает мне плечо.

– Это она? – Я боюсь, что свихнулась.

– Она, – шепчет Дина.

– Благодарю тебя, Боже! – Но я не уверена, что это заслуга Бога. Может, просто везенье. Или ошибка. Шанс – единственное, что управляет вселенной.

Они проходят в ворота, и охранник их отпускает. Я обнимаю и целую сестру, снова обнимаю, снова целую, не давая ей ничего рассказать.

– Что стряслось? – спрашивает она. – Что ты себе навоображала?

– Я думала, тебя убило! Обещай, что больше не отойдешь от меня. – Я в изнеможении прислоняюсь к стене блока.

– Обещаю, Рена. – Она берет меня за руку и улыбается, глядя в мои встревоженные глаза.

И как только зима успела наступить так быстро? Неужели это уже третья? А что будет через год? Четвертая? Гибель? Мадагаскар?

– Стройся! – командует Мюллендерс. Сейчас разгар дня. Мы застываем на месте, но тут же быстро выстраиваемся в колонну.

– Марш! – приказывает она. Мы выходим с кожевенной фабрики. Для конца работы еще слишком рано, и к новым блокам мы тоже не идем. – Хочу, чтобы вы пели немецкие марши. – Мы открываем было рты, но звуки из них не выходят.

– Пойте или будете наказаны! – Она запевает, угрожая нам хлыстом. Дрожащими от страха голосами мы начинаем подпевать. Она сворачивает на том самом повороте. Впереди виднеется Биркенау. Наши сердца прыгают у самого горла, но она все равно заставляет нас петь.

Мы проходим под ненавистными железными словами. Мы еще не знаем, зачем нас ведут в Биркенау, но возвращения туда мы страшимся больше смерти.

– Стройся! Равнение на середину! – командует Мюллендерс. – Глаза не закрывать! Всем смотреть!

Мы стоим с замершими сердцами. Нас всех до единой неудержимо трясет. Женский лагерь в полном составе стоит лицом к помосту, над которым качаются четыре петли. Я разглядываю заточенных в этот лагерь девушек и женщин – океан порабощенных душ. Затем я отключаю рассудок, чтобы ничего больше не видеть.

Элла, Роза, Регина и Эстер. Мы знаем их имена от людей, что приносят нам чай. Они навсегда запечатлены в наших сердцах. Две из них отважно идут на помост. Их пытали. По шеренгам проносится шепот. Они не назвали ни единого имени из многих, кто так или иначе участвовал в организации саботажа. А у меня хватило бы мужества совершить такой поступок: тайком вынести взрывчатку с фабрики, чтобы зондеркоманда взорвала крематории? Я дивлюсь их силе. Я рыдаю глубоко в душе, где никто не увидит моих слез.

– Эти предатели Третьего рейха приказом фюрера приговорены к смерти за шпионаж! – выкрикивает комендант Хёсслер. – Вы увидите, как эти грязные предатели будут висеть в петле, пока не умрут, и навсегда запомните, что ждет врагов Рейха! Тот, кто закроет глаза, будет расстрелян за то, что не выучил урок. [60] «6 января 1945 года… Вечером в два приема казнят четырех еврейских узниц: Эллу Гартнер, Розу Роботу, Регину Сафир и Эстеру Вайсблум… Обоснование приговора зачитывает начальник лагерной охраны Хёсслер; он говорит, что всех предателей ждет та же участь» (Czech).

Девушки встают на скамейки. Эсэсовцы засовывают их головы в петли. «Да здравствует Израиль!» Они начинают в унисон читать еврейскую молитву. Скамейки выбивают из-под ног, и их голоса обрываются. Никакой Бог их не спасает.

Я обязана смотреть. Это меньшее, что я могу сделать, мой способ воздать им почести. Мы стоим и ждем, пока последнее тело не закончит пляску смерти в воздухе. Тела снимают, погружают в телегу и везут в направлении крематория. [61] В ноябре и декабре 1944 года были созданы специальные подрывные команды для демонтажа некоторых крематориев. «Среди узников больше не проводились селекции. Заключенные умирали «естественной смертью» от истощения, каторжного труда и немыслимых условий жизни, от отсутствия гигиены и антисанитарии». В лагерных документах указано, что 312 женщин, умерших насильственной смертью, скончались от «особого обращения».

– Одна еще жива, – проносится шепот.

– Одна еще дышит.

В цивилизованном мире, если приговоренный к смерти остается в живых после повешения, его милуют. Но не в Аушвице-Биркенау. Мы молимся, чтобы она успела умереть, прежде чем ее кинут в топку.

Мюллендерс строит нас и заставляет по пути назад петь очередные немецкие песни.

– Громче! – командует она. – Головы выше!

Мы поем сухими, надтреснутыми голосами и делаем все, чтобы наш дух остался несломленным.

Утром мы просыпаемся медленно, подавленные утратой. Приносят котел с чаем. Мы в трауре по погибшим девушкам и не особо стремимся узнать сегодня военные новости. Один из рабочих с кухни шепчет: «Она умерла по пути в крематорий». Мы вздыхаем с облегчением. Она не мучилась.

Я беру чай. В то же мгновение в мою ладонь проскальзывает записка. Это от Марека. Нас собираются уводить из лагеря. Русские уже на подходе. Ты должна решить – притвориться больной и остаться в лагере или идти с теми, кого уводят. Я помогу тебе в любом случае и встречу тебя в Америке. Когда окажешься на свободе, езжай в Америку и разыщи там Шарля Буайе. Скажи ему, что ты от меня. Он мой друг по Бельгии. Очень известный артист. В Нью-Йорке его имя знают даже маленькие дети…