Анатолий Гордиенко - Давно и недавно

В Театре сатиры он сыграл много ролей, в основном роли второго плана. Однако с Татьяной Ивановной Пельтцер у них был моноспектакль, где отец играл отставного флотского офицера.

Сохранился снимок, где отец в роли капитана Сафронова в пьесе Константина Симонова «Русские люди».

В театре его уважали за юмор, за доброту, за невиданную работоспособность. У отца было звание «Заслуженный артист РСФСР».

Недавно смотрю телевизор, шла передача о Театре сатиры, и вдруг говорят: Евгений Борисович Кузнецов был долгие годы парторгом театра, он выхлопотал квартиру Михаилу Державину.

Часто приходится слышать, что я похож на отца. Это уж точно. С юности я в художественной самодеятельности. Пел «Неаполитанскую песню» и даже арию князя Игоря. Во время учёбы в университете участвовал в пьесе Горького «Последние». Ставил её друг отца Юрий Александрович Сунгуров. Был я и в студии у Тойво Хайми, играл отставного лейтенанта в пьесе «Ветер в лицо». Занимался в кружках на Онежском заводе, на комбинате строительных конструкций. Кстати, я овладел искусством художественного свиста. Работал одно время в филармонии. Но разъезды мне не по душе. К тому же меня тянули водные просторы. В общем, я стал яхтсменом. Десять лет был председателем Федерации парусного спорта Карелии.

Умер отец в 1975 году. Я выезжал на похороны. Мама пережила его на восемнадцать лет.

Знаю твёрдо — и мать была несчастлива, и отец не был счастлив с новой семьёй. Пролетели их годы. Вместе я их видел всего один раз, когда фотографировались во время войны. Почему у них так вышло? Спрашивай, а кто ответит?

Эйла похожа на шарик ртутного серебра. Эйла похожа на весёлую птичку. Эйла похожа на пчёлку, с утра до вечера собирающую живительный нектар для своих братьев и сестёр. Последнее наиболее подходящее сравнение.

Много лет Эйла проработала медсестрой в больнице. Сейчас на пенсии.

С утра Эйла на ногах, с утра слышно её тихое пение у швейной машины. Когда устанет спина, а она болит у неё с каждым годом всё сильнее, Эйла пересаживается в уютное кресло, укрывает спину цветастым цыганским платком, который я подарил ей на семидесятилетие, и полулёжа начинает вязать…

Почти половину пенсии Эйла тратит на покупку бельевого полотна, различной материи, ниток, шерстяной пряжи. И шьёт, шьёт, шьёт. Простыни, пододеяльники, наволочки, платья, халаты. А вяжет она кофточки, свитеры, носки. И так уже четверть века. Всё, что сделали золотые руки Эйлы, уходило и уходит в Африку, в Югославию, в Карелию с грузом гуманитарной помощи.

— Сколько же получается в месяц или за год? — спрашиваю я.

— Ты знаешь, вначале мне тоже хотелось считать. А потом ночью как-то не спалось, и я стала думать — зачем я веду эту статистику? Кому это надо? Моему тщеславию! Надо, чтобы я где-то, когда-то, кому-то сказала: в 1981 году я пошила две тонны вещей, а в 1994-м — две с половиной. Нет, я давно уже не считаю. Сколько смогла — столько сделала…

А может Эйла много. Вся соседняя комната заполнена коробками с комплектами постельного белья. И коробки всё прибавляются и прибавляются. Потом их заберёт местная благотворительная организация АДА и повезёт в Петрозаводск.

Эйла Барк живёт в пригороде Турку, в небольшом городке Пииккио. Когда идёшь по улице, то почти все встречные улыбаются ей как старые друзья. Она заходит в магазин, быстро, привычно покупает молоко, хлеб, зелёный кочанный салат, корм для птичек. В дешёвой лавке, где продаются на вес лоскуты, обрезки различных тканей, остатки пряжи, она задерживается подолгу. Примеряет, прикидывает, что может выйти из этих остатков.

— Когда я подросла и достала подбородком край стола, мама, которая шила по вечерам, дала мне обрезок ситца размером с ладонь и сказала, что у хорошей хозяйки ничего не пропадает — ни лоскут ситца, ни лишняя варёная картофелина. Из того лоскута я впервые в жизни сшила платье своей кукле…

Когда я подросла, то сказала папе, он был сапожником: «Папа, уже вечер, пора отдыхать». Отец ответил мне: «Господь Бог дал мне руки, чтобы я работал, а не сидел без дела…»

…Весной дом Эйлы, стоящий в тихом переулке над спокойной речушкой, был весь в белом цветеньи яблонь.

— Радуйся, Эйла, яблок будет и тебе, и дочерям, и внучкам, — сказал я ей. Эйла загадочно улыбнулась. Позже я узнал, что два месяца она с внучкой Элиной варила повидло, почти всё оно ушло в детские дома Петрозаводска.

Эйла была в Петрозаводске много раз. Мы ездили с ней в Кижи, на водопад Кивач, в санаторий «Марциальные воды». Больше всего Эйла любит наш Музей изобразительных искусств. Её интересуют картины старых мастеров, написанные на библейские темы.

Все дни наши проходили в поездках, в походах. Вечерами Эйла вязала, положив на подушечку уставшие, отёкшие ноги.

В субботу Эйла ходила в адвентистскую церковь на Кукковке, где её знают и любят.

— Я прожила нелёгкую жизнь, — рассказывает тихо Эйла, — терпела трудности и лишения, знаю бедность и нужду, видела ужасы войны. В моей жизни был день, когда я от горя поседела за несколько часов. Поэтому я готова помогать людям. И это я буду делать до тех пор, пока будут шевелиться мои пальцы.

Петрозаводск давно живёт в моём сердце. Мне хорошо здесь среди моих сестёр и братьев по вере, мне нравятся ваши люди, у меня здесь появились друзья. Всё мне здесь как родное. Ведь мои родители до революции жили в Олонецкой губернии, в Подпорожье, часто бывали в Петрозаводске. Отец мамы работал сапожником, а мама ходила в школу. В нашем семейном архиве бережно хранится свидетельство об окончании училища, огромный с золотыми буквами похвальный лист, мамины ученические тетради.

…Вскоре в Пииккио я увидел то, что много лет бережёт Эйла.

«Эту тетрадь писала я, ученица 3-го отделения Подпорожского образцового, в семъ Подпорожье училища, Подпорожской волости Лодейнопольского уезда Олонецкой губернии Серафима Андреева Иканен из финляндских уроженок. В училище училась три года, в 3-ем отделении 1 год. 25 апреля 1903 года».

А что же это за училище? Да ещё образцовое? В нашем Карельском архиве мне удалось найти несколько документов. Это начальное училище в Подпорожье было при церкви, занимало два собственных дома. В 1901 году в нём училось сорок мальчиков и тридцать одна девочка. Отдельной графой стоит запись: «Одна девочка — финка». В училище был устроен четырёхголосный хор, регулярно проводились вечера показа картин с волшебным фонарём (видимо, прадед диапроектора). Заведовал училищем с 1884 года Семён Николаевич Феофилов.

Училище давало хорошие знания математики, русского языка, истории. С ними можно было смело идти в жизнь, более способным — поступить в гимназию, в реальное или коммерческое училище.