Анатолий Гордиенко - Всем смертям назло

«Наш Люблин не был освобождён с первого удара. Немцы, укрепившиеся в городе, упорно оборонялись.

Во время одной из первых — а может быть и первой атаки в Люблин ворвались два советских танка. Остальные были задержаны немцами. Отрезанные от своих, не имея возможности возвратиться, два советских танка ворвались в центр города, истребляя немцев и сея среди них панику.

Об этом случае все мы хорошо знаем, однако до сих пор не были известны дальнейшие подробности, не было известно, что А. Н. Афанасьев, командир первого танка, считавшийся погибшим, жив и проживает в Петрозаводске, в КАССР.

Советскому Герою наше польское сердечное спасибо».

Люблинская областная газета «Штандар люду».

23 июля 1964 года.

Алексей Николаевич проснулся от резкого гудка тепловоза. В комнату сквозь шторы пробивался яркий свет раннего солнца. Осторожно приподнявшись, чтобы не разбудить жену, нашёл часы на комоде. Долго всматривался, затем облегчённо вздохнул — не проспал. В запасе ещё был целый час.

Закрыл глаза, но сон не приходил больше. Пришлось вставать.

— Всё же решил ехать? — спросила тихо жена.

— Ты спи, Шура, спи, — скороговоркой зашептал Алексей Николаевич.

Снова протрубил тепловоз.

— Лекарства-то все взял? То, что вчера достала от сердца?

— Спи уж, внука разбудишь…

На цыпочках вышел в другую комнату. Внук лежал, как обычно, раскрывшись, просунув ножку между тонкими палочками кровати. Рука потянулась, укрыть бы надо, но затем раздумал — лето, пусть нагишом, не простудится — парень крепкий.

На кухне всё было, как он оставил с вечера. Плетёная корзина, берестяной короб, сверху к нему приторочен свёрнутый в трубку старый прорезиненный офицерский плащ…

Алексей Николаевич не спеша натянул потёртое диагоналевое галифе, поставил на газ чайник. Умываясь, вспомнил, что забыл положить мыло и полотенце.

Чай обжигал губы. Но Алексею Николаевичу это нравилось. Отдуваясь, он неторопливо прихлёбывал из синей эмалированной кружки чёрную жидкость. Кружка была давней, ещё с военных лет. Спроси у Алексея Николаевича, отчего он ею так дорожит — наверно и не ответит.

Бережно обернув кружку газеткой, сунул её на дно корзины.

На улице было непривычно тихо и пустынно. Алексей Николаевич с наслаждением вдохнул чистый прохладный воздух, вдохнул так глубоко, что вдруг остро кольнуло в сердце. Он остановился.

«Ничего, до автобусной станции рукой подать, оклемаюсь, времени ещё с лихвой. Неужели Шура права — не стоило всё это затевать…»

— До Гирваса, один билет, — сказал он в квадратное окошечко смешливой белозубой девушке. Отойдя в сторону, Алексей Николаевич отёр крупный пот с лица, подобрал под фуражку реденькие седые волосы, прилипшие к горячему лбу.

В автобусе было немного людей — понедельник.

— В пятницу вечером да в субботу здесь жарко, — сказал худенький, давно небритый дедок, сосед Алексея Николаевича. — Известное дело — наш брат рыбак едет. Удочки у каждого в чехле, будто винтовка, как на фронт, ей-богу. Особенно те, на открытых машинах — ну, чистое дело, пехота. Да норовят скорее, обгоняют друг дружку. На передовую, вишь, рвутся…

— Два дня выходных, вот и едут, а чего, спрашивается? — не оборачиваясь, сказала сидящая впереди женщина в городской шляпке.

Алексей Николаевич вспоминал, не забыл ли чего дома.

— Нам, пенсионерам, — Алексей Николаевич подмигнул деду, — каждый день выходной. Поезжай на все четыре стороны.

Женщина обернулась на голос, радостно улыбнулась.

— Тэрве [1] Здравствуйте ( карел. ). , дядя Алексей. Признали меня? Вера я, у сельмага живём. На родину едете? Это хорошо. За грибам, за ягодам? На рыбалку? Нынче мужик мой полное ведро окуней принёс. А в газетах пишут — всю рыбу выловили.

Она говорила тем особенным говором, который можно встретить только в средней Карелии. Лицо у неё было доброе, улыбка чистая, и видно было, что она действительно очень рада встрече.

— Давно вы у нас не были, дядя Алексей. Конечно, от Петрозаводска далеко, понятное дело. Домик ваш весь в порядке — позавчера проходила, всё как следует быть. Замок в целости. Да кто у нас на чужое позарится? Там будете жить или к кому из родственников пойдёте? А мы тут вспоминали вас на день Победы. Вот, говорим, приехал бы из города наш Алексей Николаевич Афанасьев, перед нашими молодыми парнишками выступил бы. Пусть бы поглядели на него, послушали. Давно не были, иль дела какие важные не пускают?

Автобус выезжал из города. По правую руку стояли залитые солнцем кварталы нового микрорайона. Блеснули ярким сполохом окна высоких девятиэтажных домов. Мерно шелестели шины автобуса.

— Какие у меня дела, что ты, — сказал Алексей Николаевич, — в домоуправлении на общественных началах время коротаю. Под праздники дел прибавляется, правда. Бывает, в день по три раза со школьниками встречаюсь. Народ любопытный — расскажи да расскажи…

Автобус летел по мокрому глянцевому асфальту среди высокого густого ельника.

— Здоровье неважное, Вера. Вот и не еду в Койкары. А деревня, понимаешь, из головы не выходит. Всё думаю. Глаза закрою — дом наш вижу, речку нашу, улицу, земляков. Вот решил недельку пожить. Рыбу половлю, по лесу погуляю. Это лучшее лекарство для меня.

— Родина, конечно, зовёт, что говорить, — сказал старичок. — Так уж устроен человек наш…

— Похудели вы очень. Всему война проклятая, — заговорила Вера. — Понятное дело. Пять раз ваша мама похоронную получала. Так мол и так, погиб Алексей Афанасьев, а вы, как говорится, всем смертям назло. Ох, и выпала доля вам, дядя Алексей…

В приоткрытые окна влетал холодящий, настоянный на хвое ветерок, бил по глазам, пытался высечь слезу.

Вера повернулась к старику, сказала с гордостью:

— Алексей Николаевич у нас Герой Советского Союза. Наш койкарский карел. Танкистом был на фронте.

Солнце спускалось к окоёму. Река стала гладкой, словно остановилась. Алексей Николаевич не спеша налегал на вёсла. Остроносая старая лодка уверенно шла встречь течения. Дышалось легко, руки делали привычную работу свободно, весело. Сколько раз он плыл по этому месту! Вот тут на берегу он любил купаться, за тем холмиком на полянке росла крупная земляника. А на той, на другой стороне, малинник. Высокий, густой.