Анатолий Гордиенко - Всем смертям назло

Как-то после очередных стрельб Афанасьева вызвал командир полка. Ему понравился молодцеватый, худенький солдат. Понравился выправкой, сообразительностью, скромностью, ласковой сдержанной улыбкой. Командир пригласил Алексея к столу, к самовару. Разговорились, и оказалось, что они земляки — оба карелы — и что дядя Алексей, расстрелянный в гражданскую, был его другом.

— Значит, кончил ты семилетку в Гирвасе, приехал в Петрозаводск, — продолжал расспрашивать командир, кусая крепкими жёлтыми зубами кусковой сахар. — А зачем рабфак решил бросить?

— Специальность какая-то мирная, не мужская, — пожал плечами Алексей. — Мать не хотел огорчать. Всё она думала — учителем я стану. А мне инженером хочется. Технику я люблю. В машинах страсть как нравится копаться… Хотел было в автомобильный техникум перейти, но мама как услыхала — в слёзы. Тогда другая мысль стала голову сверлить — пойду, дескать, на курсы преподавателей физкультуры. Тренер мой по лыжам Виктор Иванович Лесовой переманивал, говорил, что очень у меня способность есть к этому делу, к спорту.

— Говоришь, способность есть, — засмеялся командир. — Вот за этим я тебя и вызвал, Лёша. Приказано сколотить разведвзвод. Пойдёшь? Работа опасная, что скрывать. Скажешь «нет» — настаивать не буду. Пойму тебя. Ваш род Афанасьевых должен жить и жить. А ты — последний мужчина.

Алексей молчал, широко открытые глаза его невидяще глядели на керосиновую чадящую лампу, на портрет усатого маршала, молодцевато сидящего на белом горячем коне.

— Ты можешь остаться в учебной роте инструктором, — донёсся до него сиплый голос командира.

— Вы не так поняли моё молчание, товарищ командир, — Алексей встал, одёрнул гимнастёрку. — Женат я, Шуре девятнадцать лет, она ожидает ребёнка. Вот я и поговорил с ней секундочку, так сказать, спросил разрешения.

Алексей улыбнулся и неожиданно для самого себя, удивляясь своей смелости, протянул командиру руку. Тот молча, понимающе пожал её.

…Это был их третий поход в тыл противника. Стоял сорокаградусный мороз. Разведчики были одеты в тёплые полушубки, новые валенки. Поверх, как и положено, белые маскировочные халаты. На плечах громоздкий вещмешок — продукты, патроны. Пошли одним отделением — десять человек.

Двигались осторожно, молча, изредка останавливались отдохнуть. Командир отделения Матти Матвеев — шутник. Всё смеётся, всё Алексея донимает.

— Ну-ка, погляди на свой будильник, сколько там натикало? — спрашивает он Афанасьева.

Алексей достаёт часы. Пройдут немного, сержант снова своё:

— Глянь-ка, который час, Афанасьев. Подсчитаем, с какой скоростью движемся.

Алексей понимает, что над ним подтрунивают, но терпеливо расстёгивает халат, полушубок. Часы он берёг, на руке не носил и прятал их в нагрудный кармашек гимнастёрки.

Сержант доволен, что рассмешил, — сил у ребят прибавится, тяжёлая дорога легче станет.

Ночью идут, а днём в молодом ельнике отдыхают — забываются в коротком тревожном сне.

На четвёртые сутки сели в засаду и ранним утром взяли без шума двух «языков» — солдата и унтера. Унтер шёл в санбат, солдат сопровождал его. Финны настолько растерялась, что первое время слова не могли вымолвить.

Разведчики быстро отошли в лес, запутали следы, вышли на знакомую разбитую лыжню, прошли часа полтора и свернули, чтоб отсидеться до сумерек.

Матти допросил пленных. Унтер сказал, что он из богатой семьи, что служит при штабе, а потом стал уговаривать разведчиков перейти на их сторону, обещал большой выкуп за себя. Алексей задрёмывал и уже сквозь сон слышал, как сержант ругался с пленным, доказывал ему что-то.

Часа через три Алексея разбудили. Сменщик улёгся на его место и сразу же уснул. Алексей проверил карабин, поглядел на спящих. Ребята лежали на еловых ветках, тесно прижавшись друг к другу, воротники полушубков заиндевели, и сразу нельзя было узнать, кто где. Пленные дремали сидя, прислонившись спинами друг к другу. Алексей попрыгал на одном месте, отгоняя сон, достал часы. Стрелка подходила к двенадцати. До сумерек ещё далеко. Алексей стал вспоминать.

…Словно со стороны он увидел худенького мальчика, бегущего на самодельных лыжах. Вот он идёт ночью один по лесной глухой дороге. Далеко вокруг слышно, как визжит под лыжами снег. Позади Спасская Губа, сейчас там в тёплом домике — школьном интернате — ребята, сбившись на чьей-то одной кровати, рассказывают страшные истории. А Алёша идёт в Койкары — передали, что мама заболела.

Лыжи он сделал сам. Отец только помог выбрать берёзу:

— Бери эту. Одна стоит на отшибе. Ветер гнёт её к земле, а она, как пружина в винтовочном затворе, выпрямляется.

Алёша вечерами строгал старым рубанком пластины. Делал всё не спеша, тщательно. Нагрел воды в бане, распарил пластины в старом ушате, загнул носки, завязал в колодки, положил в каменку. Через неделю принёс в избу, пристроил их на печке.

Алексей увидел дом, мать, колдующую молча у загнетка, и лицо её тёмно-красного, кровавого цвета. Это от пламени, бушующего под тесным сводом, — подумал Алексей и тут же открыл глаза.

Он сидел в снегу, обняв карабин, а напротив стоял унтер и целился в него из небольшого блестящего револьверчика.

«Как же я не нашёл это при обыске», — подумал Алексей и стал медленно приподниматься. Он хотел было закричать, но унтер, заговорщицки подмигнув, прижал палец к губам — приказал молчать. Унтер сделал несколько шагов назад, не сводя глаз с Алексея. Солдат поднёс своему начальнику лыжи, присев, стал затягивать ему крепление. Но, видно, у него замерзли руки. Унтер, прошептав ругательство, нагнулся, чтобы самому сделать то, что не может этот болван, трус. Алексей рванул с плеча карабин.

Унтер выстрелил. Алексей левой рукой схватился за грудь, успев крикнуть по-фински:

— Бросай оружие! Стреляю!

В один миг все были на ногах. Унтера разоружили, связали. Алексей сидел на снегу, бледный, с закрытыми глазами. Кровь стекала по руке, прижатой к сердцу, красила ярко-белый снег. Матти быстро расстегнул полушубок, гимнастёрку, разрезал ножом свитер. На левой стороне груди кровоточила круглая, величиной с пятак рана.

— Ну, что там? — прошептал Алексей.

Матти промакнул кровь бинтом и присвистнул от удивления. Рана оказалась совсем мелкой, похожей на ссадину.

— Поглядите, чудеса да и только, — обратился сержант к товарищам. — Пули не видно, срикошетила, что ли?

Нужно было уходить, не мешкая, с этого места.

Поддерживая под руки, Алексею помогли стать на лыжи.

— Как же я пойду, братцы? — укоризненно спросил он.

— Да ничего там нет. Не ной, — рассердился Матти.

— Пуля в меня вошла — ничего нет! — вскрикнул Алексей.

Пошли по лесу. Алексей шёл, держась за сердце. Его вещмешок взял Матти.