Иван Травкин - Всем смертям назло

Из-за леса медленно выплывало огромное розовое солнце. Под его лучами искрились золотом полосы ряби, пробегавшие по зеленоголубой глади залива. Песчаная отмель, заросшая кустами смолистого можжевельника, еще хранила свежесть короткой летней ночи. Песок под ногами уже чуть потеплел, но оставался влажным, упругим. Утренний бриз пес с моря запах водорослей, пузырем вздувал наброшенную на голые плечи рубашку.

Хорошо вот так искупаться на рассвете. На весь день запасаешься бодростью. Молодец жена, что вместе с детьми выехала на все лето сюда, в Мартышкино, уютный дачный поселок на берегу Финского залива. Я бываю здесь с наслаждением. Только редко удается вырываться к семье. На корабле всегда дел невпроворот. Но сегодня все заботы прочь! День выходной. Отдохнем на славу!

Открываю калитку. Колыхнулись ветки рябины, мокрыми от росы листьями коснулись щеки. Ароматом левкоев дохнули цветочные клумбы. На крыльце поджидает жена. Но она не улыбается, лицо озабоченно, встревоженно. Рядом с ней незнакомый краснофлотец. Увидев меня, он отдал честь и протянул большой белый пакет. Вскрываю конверт. В нем короткое и категорическое предписание: немедленно явиться на корабль.

— В девять ноль-ноль, — говорит моряк, — у пирса в Ораниенбауме вас будет дожидаться катер.

— Что это, Ваня? — дрожащим голосом спрашивает жена. — Неужели война?

— Полно тебе! Учение какое-нибудь…

— Разрешите, — прикладывает руку к бескозырке матрос и понижает голос:

— Война, товарищ старший лейтенант. Это точно. Фашисты, говорят, с рассвета уже бомбят наши города. В Кронштадте все по тревоге подняты…

И вот мы, группа офицеров, поднятых по тревоге, летим на быстроходном катере к гранитной набережной Кронштадта.

Безмятежное солнце по-прежнему золотит залив. Но мы уже не замечаем красоты тихого утра. У каждого в душе буря.

— Катер ошвартовался у причала.

…На Якорной площади возле репродукторов толпятся люди, слушают правительственное сообщение о вероломном нападении гитлеровской Германии на Советский Союз. Чеканя шаг, пошевеливая штыками, прошел батальон морской пехоты. Проехали крытые брезентом военные грузовики. Над пристанью ажурная стрела подъемного крана пронесла блестящую сигару торпеды. На бетонных площадках устремили в небо стволы освобожденные от чехлов зенитки. Перестраиваясь в кильватерную колонну, выходят в море боевые корабли — эсминцы, тральщики. Вздымая холмы белой пены, стремительно промчались торпедные катера.

Тысячи, миллионы людей по всей стране поднимались в бой. А нам еще не скоро…

Наша «Щ-303» — одна из самых старых лодок на Балтике. За старостью лет ее вывели из боевого ядра флота и перевели в учебный отряд. Здесь проходили практику молодые подводники. Но учеба на устаревшей технике — не учеба. Лодку поставили на капитальный ремонт, кое-что переделали, установили более совершенные механизмы и приборы. Но старость есть старость, никаким лечением от нее не избавишься. Первые же пробы механизмов выявили столько изъянов, что у нас голова кругом пошла.

Некогда наша лодка называлась «Ерш». Теперь краснофлотцы не без горечи шутили:

— «Ерш» обратился в недоделанную «Щуку».

Война застала нас в самый разгар ходовых испытаний. Мы не провели еще и половины предписанных программой проверок, а список обнаруженных неполадок вырос уже до солидных размеров.

В первые же дни войны вражеские самолеты сбросили магнитные мины на створах кронштадтских маяков. Чтобы избежать беды, нас теперь не пускают в открытое море. Испытания проводим на рейде да в Купеческой гавани. Это резко затормозило все дело.

Крупные недоделки, выявившиеся на испытаниях, требовали постановки лодки на стапеля. Но приближение врага к Ленинграду сделало это невозможным: наиболее ценное оборудование заводов эвакуировали в глубь страны. Оставалось одно — приводить корабль в боевую готовность своими силами. Завод обещал дать в помощь нескольких рабочих.

Не будь войны, «Щ-303» так бы и дожила свой век учебным кораблем. Теперь же, когда над страной нависла смертельная опасность, когда флот потерял уже много кораблей, каждая подводная лодка стала боевой единицей. Тем тяжелее мы переживали задержку в ремонте нашего корабля, тем энергичнее брались за любое дело, лишь бы ускорить наш выход в море.

19 августа в Кронштадте четыре раза объявлялись воздушные тревоги. Артиллерийские расчеты вели огонь по фашистским самолетам, остальные моряки лодки не прерывали работы — испытывали и налаживали механизмы. И так каждый день. Люди готовы сутками не выходить из отсеков. Рабочие завода во главе с инженером-кораблестроителем Хлеборобовым тоже трудятся без отдыха.

В обеденный перерыв 21 августа состоялось открытое партийное собрание. Военком лодки Николай Александрович Костылев зачитал приказ Ставки. Приказ напоминает о присяге, о долге советских воинов сражаться до последней возможности, до последней капли крови. Для себя подводники наши сделали вывод — работать еще самоотверженнее.

Конец августа. Советские корабли, базировавшиеся на Таллин, являвшийся в то время главной базой Балтийского флота, после упорной обороны покинули эстонскую столицу и под непрерывными ударами вражеской авиации перешли в Кронштадт. Это был поистине героический переход, позволивший, несмотря на тяжелые потери, сохранить костяк флота. Но флот вместе с Ленинградом оказался теперь тоже в огненном кольце. Фашистская авиация с ближних аэродромов начала бомбить Кронштадт, его рейды, причалы и форты.

Крепко запомнилась мне первая бомбежка. Я возвращался на лодку с плавучей мастерской, когда в небе над южным берегом залива засверкали яркие искорки, а ветер донес трескотню зениток. Бегу скорее на корабль. Мой помощник лейтенант М. С. Калинин уже объявил тревогу. С ходового мостика мы с ним настороженно всматриваемся туда, где стреляют береговые зенитные батареи ораниенбаумского пятачка. Вахтенный сигнальщик Ивлечев докладывает:

— На мачте штаба флота сигнал: «Два твердо»!

Это значит, самолеты противника в воздухе. По приказу Калинина артиллеристы зарядили единственную у нас зенитную носовую пушку Слышим крик Ивлечева:

— «Юнкерсы»!.. Летят на Морской завод… Двадцать штук!..

Теперь и мы видим их. Рокот моторов переходит в рев.

— Огонь!

Мы не слышим выстрела нашем пушки — он тонет в грохоте орудий крейсеров и миноносцев. Сотни разрывов комками ваты повисают в небесной синеве. Но «юнкерсы» не сворачивают, летят и летят себе. Орудия кораблей и береговые зенитки бьют не смолкая. Их мощный огонь все же заставляет фашистских летчиков нарушить строй. Самолеты пикируют. С воем падают бомбы, оглушительно рвутся, вздымая столбы воды. Взрывы близко от нас. На мостик обрушиваются тонны воды и ила. Раскачивается под ногами палуба.