Паоло Кондо - Тотти. Император Рима

«Реал» предложил мне двенадцать миллионов евро в год и часть прав на использование образа, как личного, так и клубного; проще говоря, я получал бы доход от всего «моего» – футболки с моим именем, например, или моей фигурки – и еще, хотя и меньший, от всего, что связано с «Реалом». Процент постепенно падал бы по мере роста цифр, но, по приблизительным подсчетам, эта часть дохода составляла бы около пятнадцати миллионов в год, что было даже больше зарплаты. Полное безумие, я действительно стал бы самым высокооплачиваемым игроком в мире. Первое предложение «Реала» сопровождалось шестьюдесятью миллионами отступных для «Ромы». Как мне сказали, «первое» означает, что «Реал» мог повысить его до семидесяти без каких-либо затруднений. Если бы все это происходило в кино и я не был бы непьющим, то это было бы подходящее время для реплики «Я бы выпил чего-нибудь покрепче».

В те дни шла подготовка к свадьбе, и мы с Илари поговорили на мадридскую тему. Она уже года два как заморозила свою карьеру на телевидении и заметила, что это был бы интересный опыт, хотя и сомневалась в том, что я действительно хочу уйти.

– Ты – один из тех римлян, которые уверены, что в «Заримье» даже есть нечего, – повторяла она и отчасти была права. Но я сделал все, чтобы убедить себя, что «Реал» – это престижно, что есть возможность выиграть Лигу чемпионов, «Золотой мяч», и я был готов поститься ради этих трофеев… Однако это все было до поступления официального предложения, по условиям которого какое-либо голодание было в принципе невозможно.

Я был не в своей тарелке, голова шла кругом. С величайшей осторожностью я рассказал об этом семье, прежде всего – папе и Риккардо. Отец ответил коротко:

– Да зачем тебе туда ехать? Тебе и здесь хорошо…

Брат рассуждал более рационально:

– Подумай, Кекко. Это действительно огромные деньги.

Еще я попросил совета у Праде, мы встретились с ним в ресторане «Шапиколло», и я понял, что поставил его в неудобное положение. Я не мог спросить его: «Что бы ты сделал на моем месте?», потому что только я сам мог полностью оценить всю картину. И таким образом, решать пришлось мне самому.

Я НЕ ПЕРЕХОЖУ В «РЕАЛ», ПОТОМУ ЧТО ЭТО – НЕ МОЯ ИСТОРИЯ. МОЯ ИСТОРИЯ – ЭТО РИМ, «РОМА».

Чем ты хочешь заниматься в жизни, Франческо? У тебя есть возможность стать выдающимся «обычным»: великий переезд, победы с командой суперзвезд, всемирная слава и сказочное богатство. Вдобавок «Реал» продает Фигу в том числе и для того, чтобы дать тебе десятый номер, который Перес тебе пообещал. Мальчик, игравший в «утят», становится главной звездой мадридского «Реала», на его футболке десятый номер, а в перспективе – и капитанская повязка на рукаве. Ты об этом даже не мечтал никогда, о таком завершении карьеры. Даже осознать это – и то слишком трудно.

Но расплатился ли ты с «Ромой» полностью, прежде чем уйти? Конечно, ты привел ее к скудетто, и это нерядовое событие. Но потоки любви, в которых ты купался со дня своего дебюта, нежность, с которой тебя поддерживают и защищают, вера в тебя – не доверие, вера! – могут ли иссякнуть? Только что закончившийся сезон был самым нелепым, и нового проекта на горизонте не видно. Ты способен уйти с легким сердцем? Что ты будешь делать по вечерам воскресенья, перед тем как выйти на поле «Бернабеу», когда кто-то скажет тебе, что «Рома» уступила в дерби? Или что опустилась в нижнюю часть таблицы? Будешь лупить по шкафчику, набивая синяки и шишки, будешь растирать болящие кулаки, а испугавшимся партнерам будешь бормотать что-то на твоем слабом испанском? Ты захочешь быть в двух тысячах километров оттуда, чтобы возглавить желто-красное восстание. Захочешь, но не сможешь.

С мамой я не говорил. Она знала, я знал, что она знает, но мысль о том, чтобы сказать ей, что я уезжаю в Мадрид, была для меня невыносимой. Я думал о том времени, когда она возила меня на тренировки, об уроках истории, которые она учила для меня в машине, пока ждала меня, и повторяла мне их, когда везла домой. Думаю о горячем дыхании воздуховодов нашего «Фиата-126», которым я сушил зимой мокрые волосы. О выражении ее лица, когда я показал ей чек на двести восемнадцать миллионов лир, подписанный Чаррапико, о страхе, что кто-нибудь может этот чек украсть, о походе в банк утром следующего понедельника. Думаю обо всем этом, и в душе поднимается волнение.

И я решаю. Я не перехожу в «Реал», потому что это – не моя история. Моя история – это Рим, «Рома» и мои ориентиры, которые позволяют мне максимально полно выражать себя как человека и, следовательно, как игрока. Вечная семья. Та, которая рождается и сейчас, потому что Илари ждет первенца, Кристиана. Тригория, которая не просто какой-то спортивный центр, но символ, созданный конкретными личностями, людьми, которые любили меня с первого дня, еще до того, как я стал чемпионом. Я разговариваю с массажистами, сотрудниками клуба, которые встают ни свет ни заря, чтобы я, придя в раздевалку, нашел в шкафчике сложенные полотенца, а на поле – ровный газон для комфортной тренировки. Они делают это за зарплату, все так. Но поверьте мне: они делают это с особенным удовольствием для Тотти, я понимаю это, как только вижу их глаза. Я не смог бы сказать им, что ухожу, это было бы для них как удар кинжалом. Я не хочу втыкать в них кинжал.

Я не знаю, что я сказал бы народу. Созвал бы пресс-конференцию? «Это был выбор всей жизни, «Реалу» я не мог отказать!» Так, что ли? Я не представлял себе, что смог бы произнести такую ложь. Мне было бы стыдно, как если бы я что-то украл. Истина в том, что вся любовь, которая уже была, и была огромной, основывалась на негласном договоре: римлянин-«романиста»-капитан никогда не покинет свой клуб. Люди вкладывались в меня, они тратили на меня те свои запасы любви, которые обычно из осторожности держат поглубже и не трогают, чтобы не потерять это чувство в случае предательства. Я не мог предать их.

И потом, была еще и моя мать. Я должен был бы сказать ей: «Мама, мы переезжаем в Мадрид – я, Илари и твой внук, и другие внуки, которые у нас будут. Ты не грусти, а как только захочешь – звони, и я пришлю за тобой в Чампино личный самолет, чтобы ты могла прилететь к нам». Я должен был бы сказать все это Фьорелле Тотти, которая вырастила меня на Виа Ветулониа? Которая получила пинок по ноге от моего брата Риккардо, опасавшегося, что она выберет для меня «Лацио»? Фьорелле Тотти, которая каждое воскресенье брала меня с собой в Тестаччо или в Трастевере в гости к родственникам, которая летом в Троваянике держала в руках всю нашу банду из тридцати ребят? Личный самолет?! Нет, этого я ей не скажу.

Было начало июня, я пошел на ужин с друзьями детства, чтобы подышать воздухом старого Рима, Рима моего детства. С нами был и Кандела. И в конце ужина, после десерта, я взял телефон и позвонил Праде.