Елена Докич - Несломленная

Сразу видно, что я очень отличаюсь от других девочек в «Уайт Сити». Большинство из них на хороших машинах привозят родители. Некоторые из этих машин стоят больше, чем наша квартира с тараканами. Из нее мы с папой десять минут идем до станции Фэрфилд, оттуда едем на одном поезде, потом на другом, а потом еще идем пешком в «Уайт Сити» на тренировки к Крэйгу.

Пока я ритмично стучу мячом по стене, приезжают другие девочки. Они сидят все вместе в тени и болтают, шутят, смеются, лениво растягиваются. Они обсуждают выходные, волосы, одежду, школу – темы, от которых я очень далека. Я понимаю, что им странновато видеть, как я обстреливаю стену, пока они сидят там сплетничают. При виде их я могу пробормотать невнятное приветствие, не поднимая глаз, но в их разговорах я не участвую. Сказать по правде, я в смятении. Я хочу общаться, но не могу. Во-первых, я парализована своими застенчивостью и неловкостью. Английский я еще только учу и говорю с акцентом. На фоне этих счастливых, непринужденно уверенных в себе девочек я выгляжу как инопланетянка. Но главное – отец запрещает мне с кем-либо разговаривать.

«Ты здесь, Елена, не для того, чтобы заводить друзей и веселиться. Ты здесь – чтобы побеждать», – говорит он мне.

Папе важно, чтобы я выглядела презентабельно, так что о моем внешнем виде отдельно заботится мама. Вся моя форма куплена на распродажах и выужена из корзин уцененных товаров, да еще и давно – я носила ее еще в Сом-боре, и вещи уже затрепаны по краям. Но зато все они идеально выглажены. Другие девочки одеты в последние коллекции Nike, их кроссовки еще белоснежные, а мои – изношенные и дырявые. На новые у нас просто нет денег.

Остальные дети вальяжно собираются на корте, но я сразу начинаю работать и подаю, даже если они еще не готовы принимать. Со стороны, наверное, это выглядит как мое нетерпение, но на самом деле я просто ощущаю давление со стороны отца: терять время мне категорически запрещено. Девочкам моя манера не нравится. К тому же я для них слишком серьезная. На тренировках я никогда не демонстрирую эмоции, не гримасничаю, не швыряю ракетки, не ругаюсь. Даже когда у меня получается чистый удар или подача, я не улыбаюсь, как остальные.

За двумя часами тенниса следует час фитнеса. Через несколько недель групповых тренировок меня выбирают для индивидуальных уроков с Крэйгом – такой у меня талант. Мы занимаемся два или три раза в неделю, все покрывает стипендия NSWIS. Тренировки интенсивные и длятся по два часа. Отец все время где-то поблизости. Он может слышать, о чем мы говорим, и постоянно чем-то недоволен.

– Ну как она? – спрашивает он Крэйга потом. – Что думаете?

Он угрюм и хочет прямого ответа.

Крэйг видит, что у меня есть потенциал стать чемпионкой. С отскока я играю очень хорошо. Над подачей нужно поработать. Мое рвение, готовность бороться и самоотверженность вне всяких сомнений.

Прошло полгода с тех пор как мы приехали в Сидней, и от моей жизнерадостности не осталось и следа. Я больше не та девочка, какой была в Югославии: я не смеюсь и не шучу, как раньше. Меня поглотили грусть и застенчивость. Я заставляю себя не думать о том, что никто – ни в школе, ни на теннисе – со мной не разговаривает. Что в этой стране я никуда не вписываюсь и никому не интересна.

Мне не до этого, потому что у меня есть проблема посерьезнее. Эта проблема – мой отец.

По утрам, еще не подняв голову с подушки, я начинаю судорожно соображать: « Как сделать так, чтобы сегодня он меня не избил? Что сделать, чтобы не разозлить его?» Последнее время это трудно – он становится агрессивнее.

Такое ощущение, что с тех пор как мы вышли из сиднейского аэропорта, он несчастен, боится и паникует. Его взгляд больше не смягчается, как бывало иногда в Сербии. Он еще переживает смерть своего отца. К тому же родители до сих пор не нашли работу. Мы по-прежнему иногда едим только хлеб с маргарином и солью. Раз в две недели мы получаем пособие, и обычно за день до этого у нас остается восемь долларов, из которых шесть мы с папой тратим на проезд до «Уайт Сити».

К счастью, хотя бы моя работа приносит результат. В интенсивном тренировочном режиме «Уайт Сити» я прогрессирую очень быстро. За три месяца я добилась результатов, которых большинство добиваются за три года. Это большая редкость, но попробуй не прогрессировать, когда у тебя за спиной человек вроде моего отца. С ним нет других вариантов, кроме как постоянно прибавлять.

Он говорит мне, что я обязана прорваться, потому что это наша единственная возможность выжить в Австралии. Говорит он мне это постоянно: дома в Фэрфилде, по пути на тренировку: «Ты наша единственная надежда».

Я это понимаю. Так и есть. Я одна могу подарить нам всем лучшую жизнь в этой новой стране.

Из-за того, как высоки для нас ставки, мне начинает казаться, что каждый мой удар должен быть идеален. Папа так и говорит: что я на корте должна быть идеальна. Но, когда я выполняю все, что нужно, ему уже нужно больше. Когда я становлюсь лучшей среди игроков до 14, он сразу требует, чтобы я была лучшей до 16. И чтобы он пришел в ярость, нужно совсем чуть-чуть.

Для человека, который в Югославии почти никогда не притрагивался к алкоголю, в Австралии он пьет очень много. Пиво, которое он пил на моем матче с Бри, – это цветочки. Думаю, все началось из-за тоски по дому; он пьет, чтобы подавить это ощущение, чтобы справиться с давлением. Он начинает заливаться спритцером – дешевым белым вином, смешанным с содовой, – практически с утра и не останавливается до ночи.

Дома бывают и хорошие периоды: например, несколько часов семейного ужина, когда папа готовит наше любимое блюдо. Но это всегда быстро кончается, и мы снова погружаемся в беспросветность. Я все меньше времени провожу с мамой – теперь вся моя жизнь вращается вокруг тенниса. Папа плотно занимается мной, чтобы из меня вышел толк.

Время идет, и радовать его все труднее. Даже когда тренировка проходит хорошо, он придирается к мелочам. Устраивает разнос из-за одного технического нюанса, орет, что я плохо работаю ногами. Он распекает меня на чем свет стоит, если у меня недостаточно энтузиазма. И он становится жестоким.

Его ремень коричневый, грубой твердой кожи и режет, как нож, когда он хлещет меня им. Посредственная тренировка, поражение, плохое настроение – поводом может стать что угодно. Особенно – поражение. Я редко проигрываю, но, когда это происходит, отец свирепеет. После проигранных матчей он стабильно меня выпарывает. Видимо, он решил, что пощечин и обычных побоев уже недостаточно.

Когда матч складывается не в мою пользу, он начинает ходить туда-сюда вдоль корта. Если он понимает, что я уже не выиграю – еще до «Гейм, сет, матч», – он резко уходит. И потом, после того как я пожму руку сопернице и судье и соберу сумку, мне нужно его найти. Это ужасная игра.