Михаил Луканин - Там, в Финляндии…

Нельзя даже себе представить что-либо бесчеловечнее подобного принуждения. И без того продрогший и закоченевший Андрей должен теперь работать едва ли не полуголым, в то время как мороз, начиная с полудня, все более усиливается и становится невыносимым. Затаив дыхание, следим мы за полуживым товарищем.

— Полчаса и — конец! — с ужасом определяем мы. — Полураздетого на таком морозе никакое усердие не спасет, хоть расшибись при этом!

В слабой надежде сохранить в себе остаток внутреннего тепла и словно угадав наши мысли, Андрей с лихорадочной поспешностью принимается за работу. За какую-нибудь треть часа его высохшие, словно плети, руки с непостижимой и поистине загадочной быстротой заканчивают окапывание камня. Черный снова подходит к Андрею. Не сводя кошачьих глаз со своей жертвы, он бросает взгляд на выполненную Андреем работу.

— Фертиг? — не веря глазам, изумляется он. — Гут! [53] Готово? Хорошо!

Андрей поднимает на него полные заледеневших слез, безмолвного страдания и тайной мольбы запавшие глаза в надежде, что тот сжалится, наконец, и разрешит ему одеться.

— Ведь ты же человек, хотя и немец, — говорит его взгляд, — есть же в тебе хоть капля жалости и сострадания!

Но напрасны его надежды.

— Вег! Штайн вегшаффен! [54] Долой! Камень убрать прочь! — неожиданно находит ему новое занятие унтер.

Сочтя услышанное за некую шутку, с недоверчивым испугом смотрит на него Андрей, но Черный отнюдь не склонен шутить.

— Штайн вег, менш! [55] Камень долой, человек! — с раздражением повторяет он приказание.

Все трое — Черный, Глухой и Шумаха — обступают Андрея, сторожа каждое его движение. Полуголым на морозе нельзя медлить ни минуты. Андрей делает какое-то хитроумное сооружение из камней, подтаскивает внушительный бом и, подведя его под камень, тяжестью своего тщедушного тела пытается вывернуть валун из гнезда. Однако камень даже не думает поддаваться. В растерянности останавливается над ним Осокин, затравленно озираясь по сторонам. Никакие нервы при виде этого не в состоянии выдержать. Не владея больше собой, мы бросаемся на помощь товарищу, но встреченные прикладами, невольно отступаем и молча продолжаем наблюдать за тщетными усилиями Андрея и глумящимися над ним немцами. Видимо, обеспокоенный нашим непредвиденным вмешательством, Черный, надрываясь от крика, вопит что-то в сторону команд в низине. Оттуда отделяются несколько конвоиров и поспешно бегут к нам. Окруженные усиленным конвоем, мы догадываемся, что он был вызван с явной целью воспрепятствовать нам прийти на помощь обреченному и из опасения открытого неповиновения. Угадав наши намерения, Андрей находит в себе силы предупредить назревающее несчастье.

— Сумасшедшие!.. — хрипит он. — Не вздумайте еще что выкинуть! Очень прошу вас! Меня вы все равно уже не спасете, а себя сгубите!

В его голосе звучит такая безнадежность и прорываются такие нотки смертной тоски, что у нас не остается никакого сомнения в том, что трагедия на выемке близится к концу. Окруженный немцами Андрей некоторое время еще пытается стронуть валун с места, но, убедившись в тщетности своих усилий, решительно отбрасывает бом и выпрямляется.

— Штайн вег! [56] Камень прочь! — орет на него Черный, добиваясь беспрекословного выполнения своего приказа, однако Андрей на этот раз и не собирается повиноваться, продолжая оставаться недвижимым и коченея на морозе.

— Да двигайся же, черт! — едва не рыдая, умоляет его Полковник. — Сгубишь же себя на такой стуже! Шевелись, тебе говорят!

— Все одно — конец! — надорванным голосом бросает в нашу сторону мученик. — Сил моих больше нет, так что прощайте, товарищи! Не забывайте, о чем говорил. Я не дожил, может, из вас кто дотянет до освобождения и расскажет людям обо всем и всех нас, а заодно и обо мне тоже.

Крик Черного заглушает его последние слова.

— Иван! — вопит унтер, подзывая Козьму. — Ду гут арбайтен. Штайн вег! [57] Иван! Ты хорошо работаешь. Камень прочь!

Некоторое время Жилин мнется. Не менее нас потрясенный происходящим, он теперь полон растерянности и страха — и перед немцами, и перед нами. Заметив его колебания, унтер раздражается.

— Штайн вег, Иван! — теряя терпение, требует он.

Приверженность немцам в конечном итоге берет в Жилине верх. Схватив бом, он ловко подводит его под камень и, повиснув на нем всей тяжестью своего грузного тела, страгивает валун с места.

— Гут, Иван, гут! — вопят в восторге конвоиры и сами бросаются помогать Козьме. С их помощью через несколько минут огромный валун оказывается на бровке.

«Доказав» с помощью Жилина, что работа, порученная Андрею, вполне выполнима, немцы забывают о Козьме и бросаются к Осокину. Наделенный немалой силой Глухой наносит ему убийственный удар прикладом. Свалив его наземь, они старательно топчут Андрея ногами.

— Насмерть забивают гады! — скрипит зубами Полковник. — Пропал Доходяга!

Забыв обо всем на свете и не сдерживая слез, мы беспомощно толчемся на месте, наблюдая за избиением товарища. Неожиданно Черный останавливает расходившихся конвоиров. Он делает им знак рукой, и они отшатываются от потерявшего сознание Андрея. Выпачканный кровью, он лежит некоторое время в беспамятстве, потом открывает глубоко запавшие измученные глаза и начинает шевелиться. Тяжкий стон вырывается у него из груди. Спустя несколько минут, с непостижимым в его состоянии упорством, он перевертывается, становится на четвереньки и делает попытку встать на ноги, что ему с огромным трудом удается. Опираясь на руки, он выпрямляется, шатаясь от усилий. Этого достаточно, чтобы демон, задремавший было в Черном, вновь в нем проснулся.

— Саботирен ауф ден геданкен коммен, шталине комиссар! [58] Саботировать вздумал, сталинский комиссар! — накинулся он на свою жертву, заведомо обрекая Андрея на неминуемую смерть, и, выждав, когда Осокин окончательно встанет на ноги, выхватывает у конвоира карабин и, не прицеливаясь, стреляет в него.

Несколько секунд Андрей продолжает стоять, тонкий и высохший, как чахлая былинка, а затем, будто надломленный, медленно и бесшумно оседает на утоптанный ногами грязный снег. Его тело содрогается в последних смертных корчах. Словно в поисках чего-то, навсегда безвозвратно утраченного, мечется по снегу его рука, а тонкие обескровленные пальцы, кажется, перебирают струны какого-то музыкального инструмента.

Получив необходимую разрядку и, видимо, в точности выполнив приказ коменданта, Черный успокаивается и, сделав какие-то распоряжения конвойным, покидает нашу команду. Вслед за ним уходит с участка и вызванное им подкрепление, за исключением нескольких человек, оставленных для захоронения. Непосредственно не участвовавшие в умерщвлении несчастного, конвоиры взволнованы случившимся не менее нас. С чувством некой виноватости они заставляют поднять тело Андрея и в полном молчании сопровождают нас на верх откоса, где дают понять, что здесь можно вырыть могилу для комераден [59] …для товарища. . Отойдя в сторону, они до конца печального ритуала не вмешиваются в нашу работу, заставив лишь развести костер.