Михаил Портнов - Американские горки. На виражах эмиграции

О чем рассказ-то мой? Не суть! Буду выдавать на-гора, что придет по цепочке сознания. Заранее приношу извинения, если что не так, но я не сортирую и не просеиваю. Я просто проживаю заново всю свою жизнь. Смотрю на фотографии себя, 3-летнего мальчонки, на отца 20-летнего и на себя в том же возрасте. И говорю с отцом, как с живым, и прошу прощения за всё, за что не попросил при жизни.

Родители… Когда их нет, их уже нет! И ничего нельзя исправить. И всё, что при жизни им недодал, вдруг виснет тяжким грузом. Только когда их нет в живых и ты уже не можешь им сказать, как ты их любишь, вдруг начинаешь понимать, что не ценил, не понимал, недодавал, что по гроб жизни в неоплатном долгу перед ними…

В Сан-Франциско у городских служб была тогда такая процедура – Street Cleaning. Два раза в год, по заранее известному расписанию, городские службы проезжают с утра вдоль улиц и забирают бесплатно всё, что жители выставляют на обочину. Если в обычный день я захочу, чтобы из моего гаража вывезли старый диван, я должен за это заплатить. Можно, конечно, вечерком на углу оставить, наверняка кто-то приметит и тут же заберет. Но могут и серьезно оштрафовать тоже. Не положено так поступать. А тут выставил – и заберут бесплатно.

Зато, если тебе самому что-то нужно, едешь с вечера на небольшом грузовичке в то место, где нынче Street Cleaning, и забираешь то, что нравится. В канун Street Cleaning улицы с вечера бывают изрядно завалены выволакиваемым из гаражей, балконов, кладовок хламом. Там мексиканцы постоянно во все стороны движутся, но хватают выборочно, не все подряд. Что нужно было новичку в наше время? Телевизор, стулья, телефон, стол, тумбочка…

На второй или третий день после приезда в Сан-Франциско мы, ничего не подозревавшие и никогда не слыхавшие о таких делах, выходим с утречка в магазин Кала-Фуд, до которого два квартала ходу. Выходим рано, поскольку магазин открыт 24 часа в сутки, а мы из-за разницы во времени пока еще рано просыпаемся. Будний день. Выходим из нашего 16-квартирного дома и прямо у крылечка натыкаемся на аккуратненький такой ламповый телевизор. Антенна сложена, провода смотаны и тоже аккуратненько приложены. Заношу в квартиру, проверяю – работает! Черно-белый, но качество картинки отменное. Нам все в радость, другого нет всё равно.

Выходим снова на улицу. Проходим 20 метров – еще один стоит. Что делать? Не оставлять же добро на улице? Заносим – проверяем – работает! Цветной, качество картинки не идеальное, но вполне приличное. Пока мы прошли до Кала-Фуда эти самые два квартала, мы занесли в квартиру и проверили 5 телевизоров. Два не работали, и я вернул их обратно. Один мы потом кому-то подарили, а два у нас еще год нормально работали.

Дочка наша в Москве училась в английской языковой школе. Там учились дети с повышенным интересом к жизни в США и Англии. Сразу после истории с телевизорами дочь написала письмо своей близкой подруге, однокласснице Насте. (Они, собственно, и сейчас продолжают дружить.) До отъезда мы жили в одном доме. Письма тогда в один конец ходили недели две. Проходит месяц, и приходит нам письмо от другой одноклассницы, жизнерадостной бойкой девчушки. Начиналось письмо со стихотворения, из которого я до сих пор помню начало:

После стихотворения было само письмо (передаю близко к оригиналу):

«…Мы всем классом читали твое письмо. Особенно меня поразило то место, где ты рассказываешь, как вы приносили с улицы телевизоры. У нас же, если ты еще помнишь, не то что телевизора, приемника поганого на улице не найдешь…»

В апреле 1991 года, на Пасовер (еврейскую Пасху), «Джуйка» командировала нас для празднования в богатую семью. Такая традиция. Пасовер – это праздник избавления от рабства, исхода из Египта. Принято приглашать кого-то из свежего эшелона спасенных.

В 1989 году еврейская община США организовала большой сбор денег на вывоз евреев из СССР: на билеты, устройство быта на первое время. В основном деньги шли на эмиграцию в Израиль. Существовало понимание важности момента: если сейчас не вывезти тех, кто хочет уехать из СССР, то следующий шанс неизвестно когда появится. Конечно, деньги в основном собирали с «отцов» общины. Десятки и двадцатки от пенсионеров к серьезному делу не пришьешь. На Сан-Франциско была спущена условная разнарядка: 17 миллионов долларов. Долгий вечер и половину ночи «отцы» заседали в просторном конференц-зале (я бывал в нем пару раз) и скинулись на 25 миллионов. Им, я думаю, хотелось видеть, что они не зря все это сделали. «Джуйка» нас «по разнарядке» направила в дом к одному из этих людей.

Дом стоял на берегу залива, на утесе. Стен толком нет – стекла с потрясающим видом. Парковка там вокруг, как под куполом цирка, я чуть концы не отдал, пока приткнулся под утесом. Хозяин дома – декан стоматологического факультета в местном медуниверситете. У него своя клиника. Жена – по благотворительности. Когда-то она была директором Jewish Vocational Services. Велела обращаться, если что, и таки пришлось к ней в какой-то момент обратиться. Практически все гости были родственниками. И все без исключения – врачами с учеными степенями. Лица породисто-интеллектуальные. Но не сказать, чтобы сияли счастьем. Скорее заботой. Но не чрезмерной.

Идя в гости, мы лихорадочно соображали, что с собой принести. Нам сказали, что ничего не нужно приносить, там будет какой-то невероятно изысканный стол. Но внутренний голос говорил, что с пустыми руками идти неудобно. Мы же не прямо из Египта через пустыню Синайскую. Мы из Москвы на самолете. А денег нет, то есть, ну, совсем нет. С мыслью о бюджете в пять долларов мы забрели в кошерный магазин на Гирибасовской (Geary Boulevard) – эпицентр русской жизни Ричмонда. Магазинчик плюгавенький и грязный. Продавец и пара-тройка посетителей буквально сошли с иллюстраций к рассказам Шолом-Алейхема. Мы стали изучать прилавок. Ну, ничего там такого не было, чтобы в рамках бюджета и чтобы не стыдно в дом принести. Но Господь смилостивился над новоспасенными и благословил нас коробкой кошерного мармелада, ничем не отличающегося внешне от советских засахаренных апельсиновых долек, продававшихся большевиками на развес. Только эти были посвежее, и более сочных, глубоких красок. Главное, что мы потратили всего три с полтиной. И коробка с кошерной символикой.

Нас очень тепло встретили, без выпендрежа совершенно. Жена моя довольно прилично изъяснялась по-английски еще со школы. Я, работая в лаборатории интенсивных методов обучения ВНМЦентра Госпрофобра СССР, прошел как-то у нас же в лаборатории интенсивный курс французского за месячишко. Это сильно сказалось на мне в том смысле, что всякие тормоза и барьеры в общении на любом языке, в том числе и языке жестов, рухнули еще 10 лет назад так, будто их никогда не существовало. В принципе, и с сотней слов в запасе я мог бы поддержать задушевный разговор. А у меня их уже было под пару тысяч! Поэтому общению ничто не мешало. Во всяком случае, не язык. Хотя, когда дошло до чтения вслух кусочка из Торы, на этой лексике я почувствовал себя реальным атеистом, если не хуже.