Виктор Топоров - Двойное дно

(В этих рассуждениях не было на тот момент ничего фантастического. Достаточно вспомнить, что и страшное землетрясение, случившееся вскоре в Армении, многие всерьез считали акцией устрашения, осуществленной путем целенаправленного подземного ядерного взрыва.)

Левон и его друзья решали — пока в теоретическом плане — эту проблему несколько по-другому. Наиболее горячие (и ограниченные — националисты одинаковы во всем мире) из них с пеной на губах, но на полном серьезе толковали об Армении от моря и до моря и собирались не сегодня, так завтра — при дружеском нейтралитете НАТО (!) — взять Стамбул. А уж про Баку и говорить было нечего. Тер-Петросян уже тогда отличался реализмом и прагматизмом, проявившимися затем в проводимой им политике, но в конечном счете и ставшими подлинной причиной его, по сути дела, свержения. Он четко осознавал, что речь идет не о Карабахе, а об Армении, которая в результате распада СССР может просто исчезнуть, — и тем не менее он предвидел, заранее приветствовал и своими действиями субъективно и объективно ускорял этот распад. Но понимал и принимал распад СССР как явление сугубо временное. В понятиях сегодняшнего дня можно сказать, что Тер-Петросян стремился к проведению на всем пространстве СССР чего-то вроде евроремонта: сохранив общую капитальную стену, все самым решительным образом перестроить внутри, в результате чего Карабах и Нахичевань (речь тогда шла и о Нахичевани, хотя на московском уровне это не афишировалось) отошли бы к Армении в рамках общего процесса перераспределения территорий. Но для подобной перепланировки требовалось (временно, потому что он защищает капитальную стену) вывести из игры «хозяина квартиры» — союзный Центр, и Левон Тер-Петросян выступал за его ликвидацию. (Примешивалась к этому, конечно, и обида за Сумгаит, но в симбиозе с эмоциями логика главенствовала. Псевдологика — существовали, например, маниловские расчеты академика Аганбегяна, сулившие независимой Армении немыслимое и мгновенное процветание.) К слову, Тер-Петросян был в своих рассуждениях не слишком оригинален: к тому же самому, строго говоря, сводился и «план Сахарова», несомненно вдохновленный Еленой Боннэр с оглядкой, в первую очередь, на карабахскую проблему. Но у Тер-Петросяна и его друзей наличествовала фанатическая воля провести задуманное в жизнь.

В остальном Тер-Петросян производил впечатление кабинетного ученого — скорее гордого, нежели высокомерного. Любопытен, например, такой факт: в питерской академической среде после войны и в последующие десятилетия были немалочисленны и весьма заметны ученые армянского происхождения (что нашло отражение даже в топонимике — в городе есть улица Братьев Орбели). Академики обитали в Комарове, здесь же резвилась «золотая молодежь» из числа их отпрысков. В Комарово, естественно, устремлялась и филологическая, она же поэтическая, молодежь, то духовно, то матримониально, то абы как путаясь с «золотою». Поскольку Левон учился в Ленинграде и приходился сверстником самому цвету «золотой молодежи» из питерских армян, то я удивился тому, что никогда не встречал его на академических дачах. И получил в ответ невозмутимо-бесстрастное: «Я не был вхож в те круги». Тогда, весной 1988 года, на кухне у Тер-Петросянов, где проходил этот разговор, ни я, ни мой собеседник не могли знать, что он станет первым президентом независимой Армении, но теперь, задним числом, я думаю, что он об этом уже догадывался.

Мысль о карабахской проблеме (и других, сходных, которые возникли одновременно или позже) — не оставляла меня долгие годы. Два взаимоисключающих принципа — право нации на самоопределение и нерушимость территориальной целостности государства — оказались трудны даже не сами по себе, а как воплощение двух в равной мере справедливых (или, если угодно, в равной мере несправедливых) позиций. И хотя в итоге я пришел к универсальному выводу в теоретическом плане, практические выводы, вытекающие из него, меня категорически не устраивают. Начав с полной свободы, заканчиваю всеобщим рабством — как выразился один из персонажей в «Бесах» Достоевского.

На мой — сугубо теоретический — взгляд, право нации на самоопределение первенствует над принципом территориальной целостности в тех случаях, когда стремящийся к независимости (или к самоопределению в иной форме) национальный очаг является единственным (или главным) в своем роде, когда на карте не существует государства, в котором соответствующая нация была бы титульной. Абхазия, но не Южная Осетия (потому что есть Северная), Гагаузия, но не Приднестровье, Чечня, но не Карабах. На мой взгляд, сама возможность миграции — пусть и с чудовищными тяготами, с которыми сопряжена миграция, русских — в Россию, армян — в Армению, и так далее, — лишает высшей и последней правоты дело борцов за независимость или за воссоединение с метрополией, особенно «когда под ним струится кровь». При всей субъективной и окказиональной справедливости этого дела (Крым! Карабах! Северный Казахстан! Нарва!). И превращает деятельность, например ИРА в Ольстере, в бессмысленное кровопролитие.

И напротив, как ни отвратительна во всех своих проявлениях борьба чеченцев за независимость — они имеют на нее высшее право, потому что деваться им как народу со своей земли некуда… Но все это, повторю еще раз, сугубое теоретизированье, а как гражданин и патриот я стою за целостность своей страны и как великодержавник приветствовал бы присоединение Крыма, Приднестровья, да и Украины, не говоря уж о Белоруссии. И, обладая личными и культурными связями с Арменией и армянами, я эмоционально болею за них (в том числе и) в карабахском вопросе, теоретически понимая отсутствие высшей правоты в самой его постановке. А будь я азербайджанцем или дружи я с азербайджанцами? «Азербайджанцы не люди» — доводилось мне слышать в Армении и такое (а вернее: «турки» не люди — говоря по-русски, армяне именуют азербайджанцев исключительно турками). «Армяне не люди» — эти слова стоят за сумгаитской и первой бакинской резней.

Став главой государства, Левон Тер-Петросян с удивительным достоинством вписался в постсоветский ареопаг. Особенно это стало заметно, когда к власти в двух других закавказских республиках вернулись «цари» — Алиев и Шеварднадзе. Тер-Петросян, несомненно, стал третьим царем региона — третьим, но не последним по рангу, — и, несколько отклонившись в сторону, отмечу, что урегулирование карабахской проблемы, выйдя на «царский» уровень, перестало казаться принципиально неразрешимым: у нынешних «царей», как и у их исторических предшественников, имеются — при наличии определенной взаимной приязни и не нуждающейся в электоральном подтверждении воли — возможности разрубать гордиев узел так или иначе, не теряя при этом ни власти, ни лица. После Тер-Петросяна к власти в Армении пришли кондотьеры — удачливые кондотьеры (арцахские армяне всегда славились умением воевать), но в Закавказье кондотьеров называют башибузуками и относятся к ним соответственно.