Виктор Топоров - Двойное дно

Не Нюрнбергские законы (эффективные только как инструмент государственного террора), но Нюрнбергский процесс дал, казалось бы, однозначный ответ на вопросы о личной, коллективной и общенациональной ответственности. Указав, в частности, что последняя представляет собой артефакт. Есть преступники, есть преступные группы и организации, но нет и не может быть преступных народов.

Однако подобный подход, при всей своей справедливости, представляется все же несколько поверхностным. Национальную самоидентификацию каждого (равнозначную национальной памяти) уместно сравнить с отцовским наследством: его можно принять, но от него можно и отказаться. И если откажешься, если добровольно и последовательно откажешься от наследия своих предков, то к тебе не должно быть никаких претензий (кроме, разве что, моральной оценки такого поступка — но и это спорно: кто упрекнет, скажем, английского писателя Конрада в том, что он ощущал себя англичанином, а не поляком, каковым уродился?). И если — яркий сегодняшний пример — Жириновский ощущает себя самым русским из всех русских — то исполать ему! И упрекнуть его в нерусскости или в недостаточной русскости может только расист (хотя на деле обвиняют почти исключительно так называемые демократы, что и само по себе показательно). Другое дело, что в самом его стремлении к превосходным степеням чуткий слух уловит фальшивую ноту — но это скорее «вождизм», чем комплекс национальной неполноценности. И к рядовому человеку с национальным самовосприятием «жириновского» типа — или значительно более распространенного «воцерковленного» (имеется в виду православие) типа — вопросов возникать не должно, да и не возникает, кроме как в самых воспаленных умах.

Но так обстоит дело при отказе от отцовского наследства. Если же ты принимаешь его, если не объявляешь покойного отца банкротом, то берешь на себя не только имущество, но и долги. А применительно к нашей теме это высвечивает вопрос об общенациональной вине несколько по-иному. Если человеку угодно быть немцем, то он должен помнить (брать на себя ответственность) не только о Гете, но и о Гитлере. Гордиться тем, что является соплеменником Гете, но и стыдиться злодеяний, совершенных немецкими (не кампучийскими же; кампучийских пусть стыдятся кампучийцы!) нацистами. А если человеку угодно ощущать себя российским евреем, то он, гордясь Левитаном и Пастернаком, не должен забывать и о Розе Землячке. То есть — брать на себя ответственность и за Землячку. И, с большими на то основаниями, гордясь теоретическими и военно-организационными дарованиями своего соплеменника Льва Троцкого, помнить о том, каким кровавым чудовищем он был… Это обидно, это отвратительно, это, наконец, нестерпимо — но дело обстоит так и только так.

И здесь прослеживается еще одна обратная связь. Чохом отрицая предъявленные тебе (то есть твоему народу) обвинения, отрицая само право оппонента предъявлять какие бы то ни было обвинения (и презрительно-испуганно клеймя его антисемитом еще на дальних подступах к щекотливой теме), тем самым волей-неволей уравниваешь справедливые обвинения и заведомо облыжные наветы. Выяснив, что твой оппонент — антисемит, аттестуешь его таковым — и прерываешь спор, как будто тот и вправду исчерпан… Ну антисемит-то он антисемит, а дальше что? Пренеприятный человек Порфирий Петрович, и профессия у него по определению зловредная, но старушку-процентщицу Раскольников тем не менее порешил. И Лизавету тоже. А на царя-батюшку, допустим, не покушался. И в мыслях такого не держал, хотя и мнил себя новым Наполеоном (правда, Порфирий Петрович его на сей предмет и не «раскалывал»). И если тебя обвиняют в том, что ты картавишь и пьешь кровь христианских младенцев, не отвергай оба обвинения с одинаковой иррациональной горячностью. Признай, что картавишь, — и либо смирись с этим, либо обратись к логопеду.

Отвергни поэтому обвинение в соучастии во всемирном жидомасонском заговоре. Ты о нем ничего не знаешь. Ты даже газеты, талдычащие об этом ежедневно, брезгуешь или боишься читать. Отвергни обвинение в еврейском иге 1917–1937-го — такого ига не было. Хотя об исключительном еврейском преобладании в карательной и пропагандистской системах самореализующейся Утопии тоже не забывай. Что же касается еврейских бед и обид, то, претерпевая их, задумайся о том, в какой мере являешься не только объектом юдофобии, но и ее причиной.

«Ненавидят меня как раз за то и только за то, что я еврей», — возразят мне и будут в известном смысле правы. Но только в известном смысле. Потому что, как сама «фобия» играет всеми цветами радуги, так широким многокрасочным веером раскрываются и ее причины. Удивительно, но факт: при хваленой еврейской осмотрительности (и предусмотрительности) профилактика антисемитизма играет в национальном поведении просто-напросто ничтожную роль. Особенно это стало заметно в последние годы, когда препоны негласного государственного антисемитизма отпали, а за деньги стало возможно купить все что угодно. В том числе и хасидский праздник в Кремле. В том числе и эфирное время на телевидении, а затем — и само телевидение. Оскорбительное словечко «Тел-Авидение» появилось не на пустом месте.

Продолжим, однако, исторический экскурс. В двадцатыетридцатые одновременно и параллельно шли два процесса: бурная ассимиляция (обрусение) недавнего местечкового еврейства и постепенный захват ассимилировавшимися еще до революции евреями обеих столиц ключевых позиций в науке и в культуре, то есть смена интеллектуальных элит. Эмиграция значительной части интеллектуалов, личные и сословные репрессии против дворянства и духовенства, а затем и против купечества, самым безжалостным, хотя и естественно революционным образом расчищали дорогу этим — напомню, самым талантливым — представителям российского еврейства. (Аналогичным и столь же безжалостным образом кадровая «чистка» руководства Красной Армии, проводившаяся под антитроцкистскими лозунгами и имевшая выраженно юдофобский характер, расчистила дорогу талантливым полководцам Великой Отечественной.) Неоспоримая забота Сталина о «советской» культурной элите (не мешавшая ему, впрочем, время от времени обрушивать кровавые репрессии и на нее) выразилась, в частности, и в эвакуации ее в годы войны. Что, в первую очередь, и породило миф о «ташкентских вояках». И, конечно, страх перед гитлеровским геноцидом заставил обрусевших было советских евреев с новой остротой осознать свою национальную уязвимость, а значит, и национальную идентичность. А массовые расправы нацистов с евреями, оставшимися на оккупированных территориях (во многом это географически совпало с былой чертой оседлости — так была подведена кровавая черта под судьбой остатков местечкового еврейства), порождали ответную ненависть, аккумулировавшуюся в действиях и призывах Еврейского антифашистского комитета. И, кроме того, расистский характер Холокоста заставил российских евреев ощутить забытое (или не существовавшее вовсе) национальное единство с восточно- и западноевропейскими евреями.